«Лукоянов

Среда, 14 января 42 г.

Дорогая моя Рушенька, моя любимая!

В Рождественском Майдане я получил письма от родных. От тебя я еще ничего не получил. Помнишь ли ты обо мне в дни невзгод, которые выпали на твою долю, моя Тамарочка, родная моя, самая близкая и дорогая?

Я получил письма от мамы и Марии от 12 декабря. Пишут о дороговизне продовольствия и топлива. Пишут, что не поладили с твоей матерью и разошлись с вами. Мама пишет, что с тобой отношения самые лучшие и не могут испортиться. Этому я очень порадовался, так как думаю, что все эти передряги ты тяжело переживаешь. Несмотря на все это, письмо мамы бодро, как и открытка, которую я получил позже. Мария настроена пессимистично и даже желчно. Сетует на то, что уехали из Москвы и так далее. Пишет, что написала Роме и своему мужу о положении, в котором они находятся. Все это до известной степени звучит мне укоризной. Ты знаешь мое отношение к моим родственникам, но тут я не мог не подосадовать на нее и ее письмо. Была в Москве, имела прекрасные возможности устроиться, от которых отказалась, в дальнейшем, – также полная несамостоятельность. Я решил за нее и, по-видимому, теперь виноват.

Меня беспокоит твоя судьба и нашей маленькой дочери. При существующей дороговизне тебе недостаточно тех средств, которые я тебе высылал, а мне недостаточно тех, которые у меня остаются. Поэтому я пришел к мысли продать некоторые из моих вещей, в первую очередь – шубу, которую мама захватила с собой, а также еще что-нибудь по твоему усмотрению, кроме линейки и готовальни (…).»

«Лукоянов

Суббота, 24 января 42 г.

№ 3

Тамарочка, родная моя!

Из Лукоянова я послал тебе открытку, затем письмо от 14 января, поэтому это письмо я помечаю № 3, что и впредь буду делать. Я живу в такой же глуши, как и ты, поэтому так долго идут наши письма. С тех пор, как мы расстались с тобой, скоро будет три месяца. Три долгих, томительных месяца. Я писал тебе неоднократно из Рождественского Майдана и раньше. Ответа все нет. Тут, конечно, причины объективного порядка, от нас не зависящие, но я теряю чувство уверенности, что письма мои доходят до тебя. Из Москвы мне сообщили, что дочка наша была больна коклюшем, но что сейчас поправляется. Моя дорогая женушка, я представляю, как ты тревожилась за нее! И я ничего не знал об этом! В прошлом письме я писал тебе, чтобы ты что-нибудь продала из моих вещей, так как деньги нужны тебе, и мне тоже необходимо еще рублей 200 в месяц, кроме тех, что я получаю.

Последние дни я был занят здесь устройством освещения. Сегодня свет горит в нашем общежитии, и я получил возможность писать тебе по вечерам. Продолжить придется завтра, так как наша электростанция сейчас закончит вою работу.

Воскресенье, 25 января.

Сегодня узнал, что мне будет объявлена благодарность в приказе за мою деятельность. Это приятно, хотя и говорят, что из спасибо шубы не сошьешь. Для меня само по себе доставило большое удовольствие работать в родной области. Мне еще предстоит неделя такого удовольствия, после чего начнется опять обыденщина, к которой никак не лежит душа моя.

Мы живем в общежитии комсостава. Это довольно большой деревянный дом. Отопление дровами, и мы тут иногда мерзнем, когда бывают перебои с их доставкой. Сейчас все наладилось, надо сказать. Есть и радио, от которого я отвык за последние месяцы, устроили примитивную умывальню. Коммунальные удобства здесь отсутствуют, что естественно для такого захолустного городишки, как Лукоянов. Комнаты в общежитии большие, светлые. Кровати поставлены новые пружинные. Матрасы мы сами набили соломой. Спать хорошо и удобно.