Сериал нес людям надежду, свет – такова была идея главной сюжетной линии, положительными были и главные герои. Конечно, в нем присутствовали и отрицательные персонажи, но в конце концов все их интриги разоблачались и побеждали не они.

Детище Билла обладало некой принципиальной цельностью, чем и снискало себе множество верных почитателей, оно отражало суть своего творца – его жизнелюбие, порядочность, доверчивость, доброту, наивность, интеллигентность, склонность к творчеству. И Билл любил свой сериал почти так же, как любил Адама и Лесли.

В те первые дни работы на телевидении он испытывал постоянное раздвоение: ему хотелось быть с семьей и в то же время присматривать за сериалом, дабы быть уверенным, что тот на правильном пути и не искажается по прихоти редактора или режиссера. Билл никому не доверял и сам все контролировал: он расхаживал по павильону, волнуясь, как бы чего не случилось, присутствовал почти на всех съемках, без конца давал советы всем – от режиссера до ассистента реквизитора – и к тому же успевал еще писать новые куски сценария.

К концу первого года стало ясно, что Билл Тигпен никогда не вернется на Бродвей. Он был заворожен, пойман в ловушку, безумно влюблен в телевидение и собственный сериал. Билл даже перестал извиняться перед театральными друзьями и открыто признавал, что любит свое новое дело. В один из вечеров после многочасовой работы над новыми сюжетами, персонажами и идеями к предстоящему сезону он объявил Лесли, что ничем другим заниматься не желает.

Билл уже не мог представить своей жизни без своих героев, актеров, хитросплетений сюжета, лавины трагедий, переживаний и проблем. Сериал транслировали пять дней в неделю, но даже когда у Билла не было никакой необходимости присутствовать в павильоне, сериал все равно заменял ему и пищу, и воду, и воздух, и сон. В съемочной группе были авторы, которые подробно расписывали сценарий по репликам, но Билл постоянно контролировал их работу. Он имел на это право, потому что был виртуозом в своем деле, и никто из телевизионщиков не возражал против его вмешательства. Он был великолепным профессионалом. Билл инстинктивно угадывал, что сработает, а что нет, какие сюжетные ходы заинтригуют зрителей, какие персонажи им понравятся, а каких они возненавидят.

Когда через два года у Билла родился второй сын, Томми, сериал «Ради жизни стоит жить» завоевал два приза критики и «Эмми». Именно после получения первого «Эмми» телекомпания предложила перенести съемки сериала в Калифорнию. Руководству компании это показалось более разумным в творческом и организационном плане.

Билла эта новость обрадовала, чего нельзя было сказать о его жене Лесли. Она собиралась вновь приступить к работе, но уже не в качестве танцовщицы кордебалета на Бродвее. Пока Билл день и ночь писал о кровосмешении, беременности юных девочек и внебрачных любовных связях, она посещала балетную школу и теперь намеревалась вести танцевальный класс в Джулиардской школе.

– Что ты сказала? – с изумлением уставился на жену Билл, когда воскресным утром они сидели за завтраком.

Все у них складывалось хорошо, он прекрасно зарабатывал, ребята были замечательные – лучше не придумаешь. Так было до того злополучного утра.

– Я не могу, Билл. Я не поеду с тобой в Калифорнию.

Она кротко посмотрела на него. Такими же добрыми и выразительными были ее большие карие глаза, когда он впервые познакомился с ней у театра. Лесли тогда было двадцать лет. Она была доброй, порядочной и скромной девушкой. Отзывчивая, застенчивая и тонко чувствующая юмор. В те первые годы они много смеялись и до поздней ночи разговаривали в арендованной мрачной и холодной квартире.