– Что из всего этого отец сделал своими руками? – спросил Колин.

– Все, кроме поездов и нескольких моделей машин.

– Фантастика!

– Чтобы сделать один такой домик, нужно не меньше недели, а то и больше, если в нем есть что-то особенное. Он тратил месяцы, чтобы соорудить станции.

– А когда он закончил это?

– Он еще не закончил. Он не закончит это до своей смерти.

– Но нельзя уже сделать больше. Больше нет места.

– Больше – нет, а лучше – да, – сказал Рой, и в его голосе прозвучал металл, а зубы были плотно сжаты, хотя он и продолжал улыбаться. – Старик продолжает совершенствовать свой проект. Все, чем он занимается, когда возвращается домой, – это починкой этой чертовой штуковины. Я не уверен, что у него остается время, чтобы трахнуть хоть изредка старушку.

Подобные слова смутили Колина, и он ничего не ответил. Он чувствовал себя менее искушенным, чем Рой, и старался изменить себя, но никак не мог научиться чувствовать себя комфортно при употреблении крепких выражений и разговорах на сексуальные темы. Кровь бросалась в лицо, внезапно немел язык и пересыхало горло – и он ничего не мог с собой поделать. Колин чувствовал себя ребенком и глупцом.

– Он запирается здесь каждую чертову ночь, – продолжал Рой с тем же металлом в голосе. – Он даже ужин свой иногда поедает здесь. Он – сдвинутый, впрочем, как и она.

Колин много читал о разных вещах, но с психологией был плохо знаком. Однако продолжая любоваться этой очаровательной миниатюрой, он вдруг поймал себя на мысли, что это беспощадное внимание к деталям сродни фанатичной настойчивости в достижении чистоты и порядка, которая была столь очевидна в бесконечной борьбе миссис Борден за поддержание в доме такой стерильности, как в операционной.

Он подумал: действительно ли родители Роя «сдвинутые»? Конечно, они не были парой бредящих лунатиков, они не были невменяемы. Они не зашли так далеко, чтобы сидеть в углу, разговаривая сами с собой и глотая мух. Может быть, они были совсем чуть-чуть сумасшедшие. Такие мягко свихнувшиеся. Может быть, по прошествии времени они станут хуже, свихиваясь все больше и больше, пока через десять или пятнадцать лет не начнут глотать мух. Здесь было о чем поразмыслить.

И Колин решил, что если они с Роем стали друзьями навеки, то он будет посещать его дом только в ближайшие десять лет, а потом, поддерживая дружбу с Роем, постарается избегать миссис и мистера Борден, чтобы, когда они окончательно свихнутся, они не заставили бы его глотать мух или, что еще хуже, не зарубили бы его топором.

Он знал все о маньяках-убийцах. Он видел их в фильмах «Психи», «Смирительная рубашка», «Что случилось с малышкой Джейн». И в дюжине других тоже. А может, в сотне. И он точно запомнил в этих картинах, что сумасшедшие предпочитают грязные убийства. Ножом, или ножницами, или сечкой, или топором. Их никогда не застать за каким-нибудь бескровным убийством – скажем, газом, или ядом, или таблеткой.

Рой сел на табуретку напротив панели управления.

– Подойди сюда, Колин. С этого места ты увидишь гораздо больше, чем с любого другого.

– По-моему, мы не должны разгуливать здесь, если твой отец запрещает это.

– Колин, расслабься, ради всего святого.

Со смешанным чувством нежелания и любопытного ожидания Колин сел на другой табурет.

Рой аккуратно повернул диск на панели. Он был подсоединен к реостату, и верхние гаражные огни слабо замерцали.

– Как в театре! – воскликнул Колин.

– Нет, – ответил Рой. – Это больше похоже… на… Я – Бог.

Колин засмеялся:

– Конечно, ты ведь можешь делать день и ночь в любое время, когда захочешь.