Микулка бросил на землю добытого молодого козла, схоронился в деревьях и приготовил на всякий случай лук. Жаль, что стрелы без булата, охотничьи…

Дед Зарян вышел злой, видать оторвали от работы.

– Чего надобно? – хмуро спросил он, опираясь на посох.

– Слушай, урус, – улыбаясь произнес печенег, – зачем здесь живешь? Зачем на север не едешь, в Киев?

– А с каких пор ты мне указ? – нахмурился старик.

– Эх, урус, зачем обидный слова говоришь? Мы к тебе с добром приехали, у нас дело к тебе.

– Так не тяни кота за хвост, говори, коль по делу.

– Зима… – прищурился печенег, а остальные согласно кивнули. – Наши не любят холод, любят тепло. Будем здесь жить, здесь лес, много мяса. Без скота можно жить. Каган Кучук хочет купить деревянный дом с печкой. Сколько хочешь за него?

– Сами стройте! – отрезал старик. – Лес большой, Таврика и того больше. Но гадить в лесу не дам… А коль по доброму, так живите.

– Эх, урус… Какой грозный, да? Зачем так говоришь? Знаешь, что печенег строить не умеет. Обидно говоришь! Смотри сколько золота.

Печенег похлопал по притороченному к седлу мешку. В мешке звякнуло.

– Вот и оставьте его себе, мне грабленого не надо. – закончил старик и собрался идти в избу.

– Постой, урус… – уже без улыбки остановил его печенег. – Зачем так говоришь, зачем не соглашаешься? Сколько мы к тебе приезжали, сколько хотели дружить… Каган Кучук знает, что ты батыр, хоть на батыра ты не похож, каган Кучук умный. И щедрый. Давал тебе золота, чтоб ты его сына учил боевой науке. Ты учить не стал. Гордый?

Теперь дает золото, хочет деревянный дом с печкой. Отдай дом, возьми золото. Иначе дом мы все равно возьмем, а золота у тебя не будет. Будешь жить в лесу, драным тулупом волков пугать.

– Кхе… Это ты меня в лес прогонишь? – в глазах старика мелькнул веселый огонек.

Печенеги переглянулись, а говоривший начал наезжать на старика конем. Микулка, хоронясь за буковым стволом, с едва слышным шорохом потянул стрелу из колчана.

– Пшшшел прочь, урус! – зашипел предводитель, тесня старика конем. – Пшшшел, пока цел!

Зарян оступился на крыльце и неуклюже повалился в грязь, печенеги с готовностью заржали.

– Каков батыр! – веселились они.

Микулка просто вскипел от обиды и злости, проступившая слеза мешала смотреть, мешала видеть цель. Лук скрипнул, поддаваясь силе молодых рук, тускло белел в полуденном солнце костяной наконечник. Микулка знал, что хрупкое острие не пробьет грубую кожу доспеха, знал, что целиться надо в лицо.

Предводитель наклонился в седле и с оттяжкой стеганул старика плетью, Микулка вздрогнул, словно удар пришелся по его спине, но хлесткого шлепка не услышал. Что-то случилось с предводителем, он захрипел и медленно повалился на землю, придерживая рукой перебитое горло. Печенеги стеганули коней и вчетвером ринулись к крыльцу, на скаку вытягивая кривые сабли. Тут Микулка узрел старика… Он был страшен, как дух смерти и настолько же быстр. Метнулся вдоль бревенчатой стены, развеваясь по ветру темными лохмотьями, расправил руки подобно крыльям, крутнулся волчком и первый конь с перебитыми ногами закувыркался в грязи, давя всадника. Второй печенег рубанул саблей, но только рассек пустоту и вылетел из седла, словно на дерево налетел. Старик дернул из его груди шалапугу, но она застряла в переломанных ребрах, упиваясь кровью. Микулка звякнул тетивой, посылая стрелу через всю поляну и с удовольствием увидел, как в глазу третьего расцвело черное воронье перо. Четвертый пришелец драться не стал, вздыбил коня и рванулся на юг, по тропе к Велик-Камню.