– Поехали! – только и сказал он в ответ на вопрос, застывший в ее глазах, и машина, выкатив на дорогу, присоединилась к потоку авто, став одной из многих.


Мой последний вечер в кабаке прошел спокойно. Я поговорила с хозяином, объяснила, как смогла, ему ситуацию и была приятно удивлена, что он отнесся ко всему с пониманием. Мистер Парсон был человеком неоднозначным. Перепады его настроения порой удивляли и ужасали весь рабочий персонал. Этот мужчина мог в одну секунду вспылить и отругать вас, а спустя несколько минут уже широко улыбался и был доволен.

– Псих! – помню, как-то окрестил его Вуди. Не могла не согласиться, что определенное расстройство психики у этого человека присутствовало, и потому была вдвойне удивлена, когда меня отпустили почти без разыгрывания драмы. Хотя чему я удивлялась: на мое место уже давно просился отпрыск одного из знакомых Парсона, так что мой уход был ему даже на руку.

– Я не знал, что у вас такие проблемы! – проникся он, когда я призналась, что намерена отвезти брата на лечение за границу. В подробности я не вдавалась, но мистер Парсон сделал какие-то свои личные выводы, а переубеждать его в чем-то или рассказывать, углубляясь в детали, я не стала.

– Я надеюсь, сегодня вы доработаете вечер? – уточнил мужчина, когда, почти попрощавшись, я стояла у дверей.

– Конечно! – кивнула я.

И вот она, моя сцена. Почти родная и такая привычная. Маленькая, темная, с неумелым освещением и плохими музыкантами. Но я настолько свыклась с местом работы, что стало немного грустно расставаться со своим привычным миром. Я была из тех людей, кто страшится нового, прячется в своей норке, пусть тесной и темной. И вот теперь мне придется выбраться на свет. Да еще на какой свет! Хоть и в мужском обличье, но такая смена обстановки – как она отразится на мне?

– Алекс, что будешь петь? – спросил один из ребят, проведя пальцами по струнам.

Я задумалась. Раньше для меня не составляло такой сложности выбрать песню. Но сегодня был мой последний день, и я хотела исполнить самое любимое. Повернулась к гитаристу и назвала песню.

– О’кей! – отозвался он и подал знак остальным начинать. Я придвинулась к микрофону. Свет ударил в лицо, осветил мою фигуру, тонкую, в золотом легком платье, ниспадавшем вдоль тела. Длинные волосы струятся по спине каскадом. Начинает звучать музыка. Вступление, после которого я начинаю петь.

Песня затягивает меня с первой ноты, с первого волшебного слова. Для меня достойное исполнение – это трепет сердца, это миг, когда ты открываешь душу и позволяешь внимательному зрителю увидеть то, что спрятано на самом дне.

Я знаю, что никогда так не любила
И никто никогда так не любил меня.
С тобой я смеялась и плакала, жила и умирала,
Я готова была на все, чтобы быть с тобой.
Я знаю, что должна забыть тебя и продолжать жить дальше,
Но я не могу сдерживать слез.
Хотя уже не будет все как раньше, я беру вину на себя
И найду силы, чтобы отпустить тебя.
Просто уходи и попрощайся,
Не оборачивайся, ты можешь увидеть мои слезы.
Я не должна сломаться, показывать, что мое сердце разбито,
И ту любовь, что чувствую к тебе[10].

Я пела и не видела, как за спиной удивленно переглядывались мои музыканты. Словно почувствовали, что я хотела этими словами сказать о своем уходе. Не напрямую, но я прощалась с местом, где провела столько минут и часов, радостных и не очень. Но уходить всегда тяжело.

Я закончила петь, и неожиданно зал взорвался аплодисментами. Я моргнула удивленно, посмотрела вперед и только сейчас поняла, что сегодня кабак буквально забит людьми. Находясь в какой-то прострации, я этого даже не заметила, когда поднималась на сцену, отвлеченная собственными мыслями и переживаниями.