– Ты раньше охотилась, верно? – после долгого молчания спросил Ван Блик. – Видно, что ты из охотников.

Она окинула его взглядом.

– Из охотников?

В его глазах горели озорные искорки. Он шутил с ней.

– А, так ты имеешь в виду, из индейцев.

Он рассмеялся. Она не стала обращать на это внимание. У людей бывает странное чувство юмора.

– Я охотилась с отцом, – сказала она наконец, – с тех пор как мне исполнилось пять. Тогда он впервые забрал меня с собой.

– Забрал?

– Ну, я имею в виду… в дикую природу, на несколько месяцев. Не помню точно, на сколько. – В голове всплыл образ отца, большого, сильного.

– А мать? – спросил он.

– Она была из индейцев, да. Догриб.

Он ждал, пока она скажет что-то еще, но Тана молчала. В голове кружили нежеланные, неумолимые воспоминания о матери.

– Ну, – сказал он, помолчав еще какое-то время; он даже начинал ей нравиться за попытки ее отвлечь, – я так понимаю, тебе доводилось видеть жертвы животных. Тебе не кажется, что с этим убийством… что-то не так?

– Не так?

– Оно какое-то… странное. Нетипичное.

– Никогда не видела убитых ими людей. По-моему, это само по себе ненормально.

– Ты знаешь, почему это место назвали Долиной Безголовых?

– Уверена, ты мне об этом расскажешь.

– В двадцатых годах в нескольких милях отсюда нашли двух старателей. Сидели, прислонившись к утесу, вот как мы сейчас. Полностью одетые, обутые, сумки, молотки, оружие – все при них. Одна беда – голов нет. Просто нет, и все. Только два туловища в такой позе, будто заняты болтовней. А в сумках полно алмазов.

Она повернулась к нему.

– А потом-то нашли головы?

– Не-а.

– Их отрезали, что ли?

– Оторвали. Начисто. Тела не тронули, вырвали головы вместе с шеями, и все.

Она сглотнула и хрипло сказала:

– Легенды. Выходят за пределы реальности, которая их породила.

– Хрен знает, может, и легенды. Только в эту долину лучше не соваться. Вообще в эти скалы. Не знаю, как объяснить, это просто чувствуешь. Даже летом. Прижмешь ладонь к камням и чувствуешь. Оно как будто просачивается в себя. Черная хрень. Ледяная хрень.

– Не ведусь я на твои суеверия, Ван Блик.

Он фыркнул.

– Я достаточно прожил в Центральной Африке, в глухих, мрачных местах, чтобы понять – есть что-то кроме того, что мы видим. Вдали от цивилизации, в Конго, например… ты можешь пересечь границы доступного.

– Что ты делал в Африке?

– В алмазных шахтах работал. На Де Бирс. Охранником.

– Вот с чего ты начинал – с Де Бирс?

– Ну да. Работал на руднике Снэп-Лейк.

– А потом тебя Бландт сюда затащил? Заманил?

– Можно и так сказать.

– А он не боится, что взял на работу шпиона из Де Бирс?

Он хрипло, гортанно рассмеялся.

– В нашем деле все боятся шпионов, констебль. Алмазы же. Канадские, самая твердая валюта. Меня Бландт поэтому так сразу и нанял управлять лагерем, еще до того, как получил разрешение на шахту. Те залежи кимберлита, куда он хочет пробраться, – если интересуешься этой темой, то знаешь, – одни из самых крупных на Севере. Скоро тут все поменяется.

Ну да, начиная с ледяной дороги в январе.

Против воли Тану вновь захлестнули мысли о кольце с крошечным бриллиантом, которое она носила на цепочке под униформой, о бесполезности всего этого.

Где-то часа в три утра батарейки в фонаре Ван Блика сели, и Тана включила свой. Температура понизилась еще больше.

Тана радовалась ушам ондатровой шапки, большому капюшону парки, теплому термобелью, утепленным водонепроницаемым штанам. Даже сдавливающий бронежилет сейчас был в радость. Ветер усилился, принеся с собой запахи с севера, за много миль отсюда. Он шелестел в скалах, рассказывал истории о других убийствах. Носы, вдыхая этот ветер, поднимались, ловя и изучая.