Она потерлась щекой о плетеную бахрому:

– Похоже, очень старый.

– Дедушкин. А ему достался от его деда, если верить семейным преданиям.

– Я верю. Конечно. Что у нас есть, кроме преданий?

Она встала и скинула талес, явив божественное гибкое тело, сияющее, точно атлас.

Джейкоб машинально отвел взгляд. Черт, вспомнить бы, что было. Хоть фрагмент. Вот уж пища для фантазий на месяцы вперед. В детской непринужденности, с какой девушка оголилась, не было ни капли обольщения. Она ничуть не стыдилась своей наготы. А чего он-то засмущался? Любуйся, коль выпал случай.

Девушка аккуратно втрое сложила талес и, перекинув его через спинку стула, поцеловала кончики пальцев – привычка еврейской школьницы.

– Вы еврейка, – сказал Джейкоб.

Глаза ее позеленели.

– Всего лишь шикса[3].

– Шиксы так себя не называют, – возразил он.

Девушка насмешливо разглядывала бугор, выросший под его трусами.

– Вы зубы почистили?

– Первым делом, как проснусь.

– А вторым?

– Помочиться.

– А третьим?

– Наверное, это зависит от вас, – сказал он.

– Вы мылись?

– Лицо.

– А руки?

Вопрос ошарашил.

– Вымою, если хотите.

Она лениво потянулась всем роскошным телом. Безудержное совершенство.

– Вы симпатичный, Джейкоб Лев. Примите душ.

Не дожидаясь горячей воды, он встал под струи и яростно тер гусиную кожу. Вышел розовый, в боевой готовности.

В спальне ее не было.

В кухне тоже.

Двухкомнатная квартира – поисковый отряд не требуется.

И талес исчез.

Клептоманка с пунктиком на религиозных атрибутах?

Мог бы сообразить. Такая девушка – значит, где-то убудет. Законы вселенской справедливости требуют баланса.

Стучало в висках. Джейкоб плеснул себе кофе, уже потянулся в шкаф за бурбоном, но решил: все, завязываю, допился. Опорожнил бутылку в раковину и пошел в спальню проверить комод.

Талес уютно примостился между синим вязаным свитером и потертым бархатным мешком с тфилин. Знак любезности либо укоризны.

Поразмыслив, Джейкоб выбрал второе. Она ведь проголосовала ногами.

Милости просим в наш клуб.

Голый и растерянный, на корточках он сидел перед комодом, и тут звякнул дверной звонок.

Передумала?

Кто бы возражал.

Джейкоб кинулся к двери, на ходу сочиняя остроумную реплику, и потому был совсем не готов увидеть двух бугаев в просторных темных костюмах.

Один – светлый шатен с щеточкой ухоженных черных усов.

Другой – румяный крепыш, печальные коровьи глаза в обрамлении длинных девичьих ресниц.

Точно отставные полузащитники. Их пиджаки сошли бы за автомобильные чехлы.

Оба ухмылялись.

Здоровяки расплылись в дружелюбных улыбках, глядя на съежившийся Джейкобов член.

– Хорошо висит, детектив Лев, – сказал шатен.

– Секунду, – ответил Джейкоб.

Захлопнул дверь. Обмотался полотенцем. Вернулся.

Оба не шевельнулись. Еще бы. При таких габаритах любое движение требует уймы сил. Нужен веский повод. Никак иначе. Стоп машина. Суши весла.

– Пол Шотт, – представился шатен.

– Мел Субач, – сказал румяный. – Особый отдел.

– Не слыхал, – ответил Джейкоб.

– Показать удостоверение? – спросил Субач.

Джейкоб кивнул.

– Придется расстегнуть пиджак, – вздохнул Субач. – И вы увидите наши пушки. Переживете?

– По очереди, – сказал Джейкоб.

Субач, а за ним Шотт показали золотистые бляхи, прицепленные к внутренним карманам. В кобурах были обычные «глок 17».

– Порядок? – спросил Субач.

Вроде бы. Копы? Да. Бляхи настоящие.

И все же порядок ли? Вспомнился ответ Сэмюэла Беккета на реплику приятеля, мол, в такой славный денек хочется жить: слишком сильно сказано.

– Чем могу служить? – спросил Джейкоб.

– Не откажите в любезности проехать с нами, – сказал Шотт.