Отец раздраженно начал гасить папиросу в пепельнице:
– Папа отслужил. Тогда все по-другому было… Он решил! Его одели, воспитали, а он решил! Вот что, сын!
– Да, папа.
– Если ты такой самостоятельный, если ты с нами не считаешься, то какой же ты тогда нам сын?
– Я считаюсь…
– Считается он… Хорошенько подумай! Если бросишь институт, то ты и не сын мне вовсе! И делать тогда тебе в этом доме нечего! Собирай вещи, и вот – бог, вон – порог! Живи где хочешь, занимайся чем хочешь. Голодать, мерзнуть не будешь: денег я тебе на первое время дам, а там…
– Петя! – Вырвалось у матери.
Зашевелилась во сне Лиля.
– Тихо, мать! – Вполголоса прикрикнул отец. – Я тоже так решил! – Потом еще больше смягчил голос. – А если считаешь себя нашим сыном, то иди ложись спать, успокойся, утро вечера мудренее. Подготовишься, сдашь остальные экзамены нормально, будешь дальше учиться и станешь хорошим педагогом. Которым мы с матерью будем гордиться. Все! Марш в кровать!
Алексей молча зашел в свою комнату, прикрыл за собой дверь.
– Вот так вот, мать! – Сказал отец, снова берясь за папиросину. – Все будет хорошо, и ты ложись спать!
Но мать не поднималась с дивана, продолжала гладить ножки Лилии и смотрела на дверь в комнату Алексея:
– Думаешь, лег? Магнитофон вроде не включил…
– Не волнуйся, глупостей не наделает.
– Я схожу посмотрю.
– Сиди.
– Нет, я схожу.
– Сиди, говорю! Не маленький, переживет.
– Он же всегда с нами соглашался. Никогда против не шел.
– Вырастили добром на свою голову. Как ты и хотела! Пороть надо было! Пороть! Как шелковый бы был…
– А ты шелковый?
– Я?! Я, мать, я… – Махнул рукой и глубоко затянулся «Беломором». – И что дальше из него вырастет?
Мать еще немного погладила Лилю по ножкам, потом решительно встала:
– Нет, Петя, я посмотрю!
Дверь в комнату сына распахнулась сама. Алексей вышел с сумкой на плече и синей папкой под мышкой:
– Я ухожу!
– Куда же ты пойдешь на ночь глядя, там так метет! – Ужаснулась мать.
Отец появлению сына как бы и не удивился:
– Он же самостоятельный, все сам решает. Пусть идет куда хочет!
Алексей посмотрел на мать, готовую в него вцепиться, не пустить:
– Не волнуйся, мам, я к тете Дусе пойду.
Сын быстро накинул на себя в прихожей зимнее пальто, переделанное из старого отцовского, кроличью шапку, влез в утепленные ботинки. Услышал, как глава семейства недовольно пробурчал:
– И папочку свою синюю прихватил… Стой, мать! Никуда не денется, соплей на кулак намотает, вернется!
Скорее понял, чем разобрал, что заплакала мама. Кажется, проснулась Лиля. Второй раз за вечер на глаза Алексея навернулись слезы. Ему было очень жаль своих родных, но он закусил губу и решительно шагнул за дверь.
«Отец ничего не имеет против»
Алексей шел по улице, низко наклонив голову, чтобы снежинки не били в глаза. Дорогу к тете узнавал по углам домов, поворотам. Нужно было миновать несколько дворов и внутренних улиц района. Тетя жила в самом последнем доме перед пустырем, за которым начинался хлипкий лесок.
Он не положил синюю папку в сумку – боялся помять, а теперь опасался, что в нее набьется снег: картон, бумага намокнут. Засунул за пазуху, крепко прижал к себе и мысленно напоминал: первым делом открыть, продуть, просушить.
Тетя не удивилась появлению племянника на пороге. Сестра отца и семейство Годиных дружили. Она возилась и с Алексеем, и с Лилей, когда их было не с кем оставить. Племянник часто забегал к тете поболтать, попить чая со сгущенкой, которую добросердечная родственница приберегала специально для него и его сестренки. Тетя всегда с готовностью выслушивала детские жалобы и обиды, никогда не осуждала за проказы, лишь качала иногда головой и вздыхала, крепко прижимая к себе маленьких.