— Да, — тут же отозвался он.

— А тебе нравятся девушки с выбритым лобком или нет?

— Ты зря о моих девушках во множественном числе, — недовольно ответил Ветров. — Ты единственная. Пока не моя, раз хочешь обидеть.

— Разве? — довольно усмехнулась я. — Просто спросила. Мне надо знать.

— Как захочешь, так и будет, — протянул он. — Платье серое в белый горох возьмёшь?

— Да! — я выглянула к нему.

Белая рубаха прикрывала попу, сверху тёплая безрукавка.

— Нравится?

— Да, только нужно что-то вниз, — покраснел Ветров.

— Брюки широкие, — кивнула я.

— Сейчас принесу, — он подошёл ко мне совсем близко.

И пока я не сообразила, притянул рукой меня к себе. Ладонь прокатилась по моей ягодице и чуть защемила её.

От этого я вспыхнула огнём, возмущённо уставилась на парня. Только рот приоткрыла, чтобы высказаться, как Илья меня поцеловал, нагло залез в рот языком, продолжая ласкать попу. У меня между ног стало жарко, и немного тяжело, наливалось всё снаружи и внутри. Трепет просто невероятный от его прикосновений.

— Дана, ты ревнуешь? — в губы спросил, нежно поглаживая плечи через рубаху.

— Да. Необычное такое чувство: горько и больно.

— А раньше не ревновала? — хмурился он, и продолжал водить ладонями по мне. С плеч на руки, по фигуре прошёлся, посмотрел оценивающе сверху вниз.

— Нет, — задыхаясь, ответила я. — Илья, я хочу тебя.

— Вау! Не ревнуй, мне только ты нужна, — шептал он.

— Не могу, оно непроизвольное, — тихо признавалась я, оглядываясь. Чтобы нас странных и непонятных не подслушали. — Ты так изменился. Раньше витал в облаках, стихи писал. — Я посмотрела ему в глаза и стала читать то, что было посвящено именно мне:

— В сапфировых льдах, в карамельной листве,

В палящих лучах, в изумрудной траве,

Весь год напролёт моё сердце поёт…

— О тебе, о тебе, — рассмеялся Илья и своим красивым поставленным голосом с лёгким шипящим штробасом продолжил:

— Ты плещешься в сердце, являешься в снах,

Втекаешь в меня на мягких волнах

Ты – солнце!

Поцеловал меня в губы, оставляя на них свой вкус, влагу и приятное ощущение тепла.

— В твоих я купаюсь лучах…В мечтах, в мечтах… Пророческий стих получился, целый год без тебя. Да, изменился. Так надо, расти и брать на себя ответственность. А ты не ревнуй, лучше люби. И рассказывай, что ощущаешь. Сейчас штаны принесу.

Он отошёл от меня и закрыл занавеской примерочную.

Очень серьёзный, даже слишком.

— Илья! — выглянула я и посмотрела ему вслед. — Папа тоже просил ему рассказывать о своих чувствах.

— А знаешь почему? — искоса глянул он.

— Нет.

— Потому что Аспи не испытывают такого спектра эмоций. Они их либо не выражают, либо не могут сдержать. Ты не болеешь, Мышонок, пора снимать диагнозы.

— Аспи не любят, когда их так называют, — улыбнулась я.

Его идея, что я оказалась временно больной, что диагноз могут признать ошибочным, поразила.

Но признают ли?

И зачем это нужно Илье. Ведь, когда мы познакомились, он был готов заботиться и лечить меня. А теперь вот так потребовалось сделать меня как все.

— Чувствую, что напридумывала! — не стесняясь других покупателей, крикнул мне Илья.

— Нет! Не чувствуешь! — рассмеялась я, вернулась к примерке одежды.

****

«Космическая станция» оказалась полногабаритной. Папа купил древнюю квартиру, не сделал ремонт. Это поражало настолько, что я в прихожей встала и не сразу решилась пройти. Такое яркое впечатление произвёл на меня однажды барак, в котором жил Илья. Стариной дыхнуло. Как в фильмах. Завораживающее зрелище, если честно.

Дом пропитанный историей, довоенной, дореволюционной. Ведь этот кругляш, выпирающий в коридоре, указывал на наличие дымохода? Потолки пылились где-то очень высоко, там лепнина, покрытая пылью, потемнела. И запах странный. Однажды я в маленьком городке, где мы познакомились с Илюшей, побывала в библиотеке. Приблизительно так и пахло. Древней канцилярией, чернилами, жёлтыми листами старых книг, скрипучим полом и сединой библиотекарши. Кому скажи, не поверят, что я так чувствую запахи.