В комнату заглянула бабушка. Выглядела она сердито, хотя в уголках глаз у нее пряталась улыбка.

– Ну что, гулена? Как чувствовало сердце, не поехала на дачу с твоими родителями. Страшно представить, что бы тут было, заявись ты вчера вечером домой, а тут никого!

– А что бы было, бабушка?

– Известно что. Красавец-то твой все глаза на меня выпучил, когда я из комнаты появилась. Ты ему, видать, наплела, что дома у тебя никого. Вот он на продолжение предновогоднего банкета и надеялся. А тут я! Долго он на меня глазел, я уж ему прямо так и сказала, не надейся, милок, я не привидение, и в воздухе сама собой не растаю. Тащи мою девку до ее кровати, а потом гуляй себе отсюда подальше.

– Что? Так и сказала?

– Чуток повежливей, – призналась бабушка. – Но смысл был этот самый.

Любочка ахнула:

– Бабушка!

– А что бабушка! Скажи спасибо, что я его вовсе мокрой тряпкой не отходила и с лестницы не спустила.

– Да за что же?

– А зачем он тебя напоил?

– Никто меня не поил. Я сама… напилась.

– Ах, сама… Ну, так я тогда тебя за эту твою самостоятельность и отхожу ремнем.

И бабушка впрямь вытащила из-за спины припрятанный там толстый армейский ремень, сохранившийся у папы со времен службы в армии.

– Самостоятельная какая! – сердилась бабушка. – И где это в мое время было видано, чтобы девки в пять утра бы домой возвращались, пьяные в зюзю да еще и с кавалером под ручку! И тебе не стыдно?

– Стыдно.

– Он же тебя на себе тащил, – не унималась старушка. – Ты же на ногах стоять не могла. Он тут такое с тобой мог учинить, а потом в Сеть видео выложить. Думаешь, я не знаю, какие сейчас нравы у молодежи? Навсегда бы опозоренной оказалась!

– Бабушка, да он хороший.

– Все они хорошие, пока спят зубами к стенке. Вот вернутся завтра вечером родители, я уж им расскажу о твоих художествах.

И бабушка вышла, сердито хлопнув дверью. Впрочем, настроение у нее было больше показным, воспитательным, потому что уже через пять минут она принесла внучке поднос, на котором стояли две кружки. От одной поднимались в воздух мелкие лопающиеся пузырики – это таяла в воде таблетка шипучего обезболивающего. А в другой кружке оказался крепкий чай с сахаром, долькой лимона и, как показалось Любочке, несколькими ложечками коньяка. От этих двух напитков, выпитых по очереди, терзавшая внутренности тянущая тошнота несколько отступила. И Любочка смогла позвонить подруге.

Но Верочка хоть и ответила на звонок, но ничего Любу не порадовала:

– Что вчера было? – спросила она у нее первым делом. – Ты хоть что-нибудь помнишь?

– Смутно. А ты?

– Вроде бы мы на крыше сидели.

– Где на крыше?

– Не помню. В центре. Но это точно была крыша, потому что под ногами у нас был весь город.

– А я помню какой-то танцпол.

– Ты там без лифчика танцевала.

– А почему я его сняла?

– Кто-то на тебя пиво пролил, всю тебя замочил, ты мокрые вещи с себя сняла, начала ими в воздухе махать, а потом с ними еще и отплясывать. Дескать, так они быстрей высохнут.

– И мне было не стыдно? Там же другие люди были!

– Люди уже потом появились. Сначала там тихо было, кроме нас, никого и не было. Народ потом набежал, когда ты ламбаду отплясывать подрядилась.

– Ой-ой!

– Но ты не переживай, юбка на тебе все же была. А твое ожерелье очень даже неплохо грудь прикрывало.

На Любе вчера и впрямь было ожерелье из семи слоев крупных натуральных камней. Ожерелье ей привезли родители из Вьетнама, оно было очень красивым, но изрядно увесистым и свисало от ключиц почти до пупка.

– Значит, спереди я все-таки была прикрыта.

– Когда стояла спокойно, то да.