Остатки разбитых дивизий направили на реорганизацию в район Нежина, а затем – Гомеля. Немецкое командование отказалось предоставить союзникам транспорт и снабжать их продовольствием. Итальянские солдаты, оборванные и голодные, отмерили 800 километров пешком, обменивая на хлеб амуницию, боеприпасы и заржавевшие автоматы и массово дезертируя в теплые края. «Видя нас в таком виде, – вспоминает Нуто Ревелли, – похожих на нищих, без оружия, русские крестьяне говорили: «Итальянцы капут!»

Муссолини готов был оставить на Восточном фронте один корпус при условии, что немцы снабдят его «эффективным оружием». Однако Гитлер для себя уже все решил. «Давать им оружие, – заявил он в узком кругу, – значит обманывать самих себя... Нет никакого смысла давать итальянцам вооружение для организации армии, которая побросает оружие перед лицом врага при первом случае. Ни к чему вооружать армию, если нет уверенности в ее внутренней прочности. Я не дам себя обмануть еще раз». И предложил использовать итальянцев для отлова белорусских партизан, освободив тем самым от несения охранной службы немецкие части, которые и направятся на фронт.

Для Муссолини, пославшего на войну с большевиками «цвет итальянской армии», такая постановка вопроса была оскорбительной. Но, честно говоря, даже для борьбы с партизанами забытое богом и командованием воинство уже не годилось. В начале апреля дуче передали письмо от «лица приближенного», назначенного командовать остатками дивизии «Торино»:

«Солдаты оборваны, изнурены и полны неверия. Месяцами они переходят из деревни в деревню, а это люди, которые в своем большинстве прошли пешком от 400 до 800 км по снегу... Они до сих пор спят на полу, в тесных помещениях, как стадо, без соломы, и нет возможности вывести у них вшей. Сыпной тиф уже начал гулять по подразделениям... Четвертая часть солдат не в состоянии нести службу. В результате холода и перенесенных лишений они страдают воспалением легких, хроническим бронхитом, истощением и т.д. Моральное состояние войск невероятно низкое, и то же самое следует сказать об офицерах... боевой дух отсутствует... Гостеприимное и милосердное отношение местных жителей во время отступления часто оттеняло нетоварищеское поведение союзников... Зреет, распространяется опасный дух антифашизма».

Солдаты все меньше слушались офицеров, все явственнее выражали симпатии населению, не проявляя никакого желания связываться с партизанами, и все более проникались подозрением, что главные враги Италии – вовсе не русские: «Немчура проклятая, выродки, подлые ублюдки! Мы вас хорошо узнали в те январские дни, толстые свиньи! Вы плевали в лицо тем, кто пробивал для вас дорогу, вы бросали в снег раненых, чтобы вам удобнее было разместиться в избах, вы лупили до смерти итальянцев, которые не умели кричать громче вас. В далеком октябре на станции Ясиноватая я впервые понял, что ненавижу вас, не могу за вас сражаться и всегда готов сражаться против вас! Тогда я устыдился этих мыслей. Теперь это мое твердое убеждение, которое навсегда вошло в мое сердце».

«Когда стояли в Добруше итальянцы, – вспоминает местный житель И.И. Коротченко, – мы немцев и не видели. Они боялись ходить. Итальянцы их били, не убивали, а били. Офицеры не давали убивать, потому что могли за этого немца пострадать все».

В марте остатки экспедиционной армии начали грузиться в эшелоны для отправки в Италию.

В сражении между реками Оскол и Дон в плен попало около 46 тысяч итальянских солдат и офицеров.