– Вот и умница. Дома, с чаем попьешь. Любишь чай пить? – просюсюкала матрона.

– Чай не водка, много не выпьешь, – авторитетно прокомментировал восьмилетка.

Окружающие посмотрели на них с явным интересом, и Ольга, смутившись еще больше, назидательно прошипела:

– Денис, прекрати говорить всякую ерунду.

– Ма, а мы скоро приедем? Я писать хочу, – не убавляя громкости, заявил дитёныш.

– Скоро. Терпи!

– А я не хочу терпеть.

– Что значит «не хочу»? Почему?

– Потому что терпила – хуже мента.

Окружающий народ уже откровенно похохатывал и теперь с любопытством смотрел не столько на ребенка, сколько на непутёвую мамашу, продукт воспитания которой отмачивает такие занятные корки. Злая раскрасневшаяся Ольга молча потянула сынишку-болтунишку на выход. Благо до метро они уже почти дотряслись.

Золотов приткнул свою «шкоду» на милицейской парковочке на Захарьевской и, козырнув знакомому гаишнику, прошел к подъезду, рядом с которым красовалась внушительных размеров табличка «Милиция общественной безопасности ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области».

На входе, у вертушки постового, в ожидании разовых пропусков, как всегда, толпилось несколько человек. Заступившая на сутки прапорщица Татьяна, завидев Золотова, быстро разогнала страждущих и, приветливо улыбнувшись, вытянулась во фрунт.

– Здравия желаю, господин подполковник!

– Вольно! – подыграв, скомандовал Золотов. – Вот только господа, Танечка, они в Париже. А лично меня отныне устраивает обращение «дядя Вася» – скромно, категорично и со вкусом.

– С дембелем вас, Василий Александрович. Если честно, завидую завистью лютой.

– Брось, чему тут завидовать?

– Как чему? Я, когда подумаю, что мне до двадцати календарей еще тринадцать лет и семь месяцев, так просто дурно делается.

– Знаешь, Танюш, лучше тринадцать и семь до пенсии, чем столько же – до собственных похорон.

– Да ладно вам прибедняться-кокетничать. Вы у нас еще мужчина в самом соку.

– Тогда, скорее уж в собственном соку, – усмехнулся Золотов. – Ты сегодня во сколько меняешься? Заглянешь к нам, часиков в шесть?

– Посидим, поохаем?

– Вроде того.

– Обязательно загляну, – пообещала Татьяна. – В шесть не смогу, но вот часиков в девять… Чур, за мной – белый танец.

– В таком случае за мной – белое вино.

– Ну у вас и память, Василий Александрович, – искренне изумилась прапорщица.

– Да пока, слава богу, не жалуюсь…

Золотов миновал вертушку и направился к лестнице. Дождавшись, когда он минует первый пролет и скроется за поворотом, дежурная сняла трубку внутреннего телефона и набрала три цифры:

– Это постовая. Золотов приехал. Поднимается к вам. Встречайте…

…Василий Александрович привычно толкнул дверь кабинета и… от неожиданности застыл на пороге. Нет, конечно, в этот день он ожидал от своих подопечных какого-то сюрприза с подвохом. Но чтобы такого!

Народу в кабинете набилось человек пятнадцать. Выстроившиеся полукругом сотрудники на открытие двери отреагировали дружным гулом, восторженным свистом и аплодисментами. Посредине комнаты, на охапке накачанных гелием воздушных шариков, в подвешенном состоянии парил новенький кожаный рюкзак, стилизованный под «старорежимный кошелек» с застежкой сверху крест-накрест. На спинке рюкзака золотой ниткой была вышита надпись: «Не все те Золотов, что блестят».

Степан дал отмашку, и народ – а-капельно и нестройно – затянул куплет самопальной песни на популярный мотив глубоко почитаемого Золотовым покойного Юрия Визбора: