Он по-прежнему обожал ее, даже когда она уже редко понимала, кто тот человек, что так ее любит.

В тот день дороги предательски обледенели, и Харлану пришлось тащиться в частную лечебницу на скорости, едва превышавшей скорость пешехода, причем пешехода преклонного возраста. Он испытал огромное облегчение при виде красно-кирпичного здания приюта, замаячившего наконец на фоне чистого голубого неба. На кустах и деревьях еще горели китайские фонарики, а слежавшийся снег покрывала сеть следов птиц и мелких млекопитающих. Со временем неотвратимость собственной смерти начала тяготить Харлана, и он вдруг обнаружил, что вождение машины дается ему уже не так легко. Ему не хотелось умереть раньше Анжелины. Разумеется, он не сомневался, что если такое случится, то их дочь позаботится о ней, поскольку Мариэль была доброй девочкой. Но Веттерс знал, что в редкие моменты прояснений его жена находит утешение в его повседневных визитах, и ему не хотелось усиливать ее смятение своим отсутствием. Он должен ездить осторожнее как ради нее, так и ради самого себя.

Стряхнув на крыльце снег с ботинок, Харлан вошел в приемную и поприветствовал Эвелин, хорошенькую темнокожую медсестру, которая дежурила в регистратуре с понедельника по четверг и каждую вторую субботу. Харлан на память знал расписание работы всех медсестер, и они, в свою очередь, могли сверять часы по времени его приезда или отъезда.

– Добрый день, мистер Веттерс. Как нынче идут ваши дела?

– По-прежнему сражаюсь за справедливое дело, мисс Эвелин, – как обычно, отвечал он. – Правда, сегодня на первом плане холод. Вы замерзли?

– Ужасно. Брр!

Харлан иногда задавался вопросом, не мерзнут ли темнокожие люди сильнее белокожих, но из вежливости никогда об этом не спрашивал. Он полагал, что это один из тех предметов, которым суждено остаться для него загадкой.

– Как моя старушка?

– Она провела тревожную ночь, мистер Веттерс, – сообщила Эвелин. – Клэнси посидел с ней немного и успокоил, но она плохо спала. Хотя когда я в последний раз к ней заходила, она дремала, значит, ей стало получше.

Клэнси работал только в ночные смены. Этот здоровяк неопределенной национальности обладал несоразмерно маленькой для своего тела головой и взирал на мир глубоко запавшими глазами. Впервые Харлан увидел Клэнси, когда тот в обычной одежде выходил из приюта, и старик в тот миг невольно испугался за свою жизнь. Клэнси выглядел как преступник, сбежавший из тюрьмы строгого режима, но, узнав его получше, Харлан обнаружил, что при грозной наружности у здоровяка добрейшая душа и безграничное терпение к престарелым подопечным, даже к тем, которые, подобно жене Харлана, часто пугались своих собственных супругов и детей. Близость Клэнси действовала как успокоительная таблетка, причем с минимальными негативными последствиями.

– Спасибо, что держите меня в курсе, – сказал Харлан. – Можно я пройду и посмотрю, как она там сейчас?

– Конечно, мистер Веттерс. Позже я принесу вам горячего чая с печеньем. Возможно, вам с женой захочется погреться и перекусить.

– Безусловно, мы были бы вам очень благодарны, – дрогнувшим голосом произнес Харлан.

От искреннего беспокойства этой молодой женщины у него защипало в горле, как обычно бывало, когда кто-то из персонала оказывал им подобные знаки внимания. Веттерс понимал, что оплачивает их услуги, но ценил то, что они не ограничивались служебными обязанностями. Он слышал, какие ужасные истории происходят порой даже в самых дорогих приютах, но никто здесь не дал ему ни малейшего повода для недовольства.