Но вот только когда? Когда наконец у него вновь появится хоть немного энергии, которая, как ему когда-то казалось, была способна горы свернуть? Он снова посмотрел на мерцавшую вдалеке морскую гладь и контейнеровозы, скользившие между паромами. От этой картины невозможно было оторвать глаз, она его не утомляла, а, наоборот, успокаивала и каждое утро приносила немного надежды, независимо от погоды. Особенно хороши были грозовые дни, когда море выплевывало громадные брызги пены на берег у подножия холма. Из-за большого расстояния крики чаек совсем не были слышны, но зато свист ветра был так силен, что доходил до самой вершины утеса.

– Папа, ты здесь? Папа!

На террасе показалась запыхавшаяся Анжелика.

– В твое «орлиное гнездо» не так уж легко забраться, – проворчала она.

В отличие от Тесс она не опасалась побеспокоить его и не обращалась с ним как с больным.

– У тебя что, сегодня утром нет занятий, дорогая?

Он позволил себя поцеловать, отметив, что от нее приятно пахнет. Вместо ответа она взяла его за руку и повела в дом.

– Я слишком замерзла, чтобы оставаться здесь и любоваться, как туристы, – заявила она решительным тоном. – Кстати, я принесла круассаны, сейчас ты их поешь.

Забавляясь, он чуть было не возразил, что вовсе не объявлял голодовку. В кухне Матье приготовил две чашки эспрессо с помощью кофеварки, которая была здесь единственным предметом роскоши. Остальная обстановка кухни ограничивалось столом и двумя скамейками светлого дерева.

– У тебя же здесь столько свободного времени, почему ты не устроишься по-человечески? – спросила дочь.

– Я думал об этом, но в глубине души мне этого вовсе не хочется, мне ничего не хочется, я тебе уже пытался объяснить.

– Сделай усилие.

– Анж! Если ты явилась сюда, чтобы…

– Прости, папа. Но видеть тебя таким… Это сильнее меня, я не могу сдержаться.

– Все будет хорошо, если меня оставят в покое.

– Ты не хочешь, чтобы я тебя навещала?

Он едва удержался, чтобы не кивнуть, но сдержался, заметив, до чего она встревожена. Ведь они так надолго были разлучены, встречаясь лишь изредка, пока она жила с матерью, и вот теперь она приехала в Гавр, чтобы поближе узнать его, лучше познакомиться с его образом жизни. В ее глазах он был необыкновенным, потрясающим, несгибаемым и монолитным, как скала, а тут получилось, что вот уже несколько недель перед ней был человек с потерянным взглядом, обессиленный, равнодушный. Он подумал об этом и ощутил тихое раздражение.

– Знаешь, в жизни бывают моменты, когда необходимо перезагрузиться, обнулить счетчики, – объяснил он спокойным тоном.

– Ты просто переработал!

– Возможно.

– Но ты добился своего.

– Чего именно?

– Ну… как чего? Ты ведь получил, что хотел, разве нет?

– Я не помню уже, чего бы я так хотел.

– Ой, вот этого только не надо…

Она достала из пакетика, уже покрытого жирными пятнами, круассаны.

– Мама всегда говорила, что ты из породы бойцов. Воин!

– Мило с ее стороны, конечно, но вояка устал.

Сдвинув брови, она посмотрела на него без снисхождения.

– Слишком легко.

– Напротив, слишком трудно. Я привык во всем рассчитывать на себя, и вдруг этот самый «я» опал, как старый носок. До сих пор я считал, что выражение «Я больше не могу» – обычная констатация факта, без всяких последствий, то есть что речь идет о простой паузе, небольшом перерыве. Ничего подобного. Отныне я отлично вижу ту конкретную каплю, которая заставляет чашу перелиться через край. Моя чаша наполнена до краев, и невозможно ничего придумать, чтобы это было иначе, как бы я ни желал. Впрочем, самого желания тоже больше нет. И, уж можешь мне поверить, меньше всего на свете я желал бы тебя разочаровать.