– Мне приказано убедить Славкину мать Веру Иосифовну не разрешать вскрывать гроб. Ни под каким видом.

– Почему? – я искренне удивился.

– Пункт третий, – сказал Ким, показав три пальца. – Может, его насмерть забили. Может такое быть? Не исключаю, потому что уж очень они темнят. Машину до Глухомани дали собственную, отрядили офицера и солдата в сопровождающие – целая самодеятельность. Зачем вся эта суета, если все было так, как они говорят? Если бы так, то хоронили бы этого несчастного Славика за казенный счет вполне официально, а не за деньги собственного полка. Это тебе – пункт четвертый.

– Значит, офицер сопровождал гроб?

– Положено так, – пояснил Андрей. – Машина с особым грузом.

– А куда он подевался, этот офицер?

– Это уж – пункт пятый, – сказал Ким. – Разувайся, друг, на руке пальцев не хватит.

– Командир нашей роты старший лейтенант Потемушкин доставил меня до совхоза, сгрузил гроб и на машине уехал в Нижний Новгород, мать с отцом навестить. А мне приказал после похорон самому до части добираться и оставил деньги на проезд.

– Командир роты сбежал от объяснений, это и черепахе ясно, – вздохнул Альберт. – Как по-твоему, самовольно он это сделал?

– Вряд ли, – сказал я. – Андрей в часть вернется, а где же сопровождающий офицер? Да и шофер проболтаться может, и тогда этому старшему лейтенанту не вывернуться. Думаю, он эту поездку к родителям заранее с командиром полка оговорил. В порядке поощрения за неприятную командировочку.

– Похоже, что так, – вздохнул Ким. – А это наше открытие на сколько пунктов тянет?

Помолчали мы довольно согласованно. Помолчали, покурили, повздыхали. Потом Ким сказал:

– Иди домой, Андрей. Но постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Огородами, как говорится.

– Понял, отец. А маме что сказать?

– Сказать, чтоб молчала, как налим. Я приду и все ей объясню.

– Понял. До свидания.

Парень ушел, и мы остались втроем – Ким, я и неизвестный Славик в цинковом самодельном гробу.

– Пойдем ко мне в контору, – сказал директор совхоза. – Надо поговорить. Серьезно поговорить.

Мы пошли в его контору, и вот здесь самое время сделать абзац. Перекурить надо. Вам не хочется?..

В конторе никого не было, если не считать сладко спавшего старика с повязкой дежурного на рукаве. Ким провел меня в свой кабинет, достал из стола две вяленые таранки, молча почистил их, порезал и положил на газетку. Добавил к ним два стакана, вздохнул почему-то. Потом столь же сноровисто притащил откуда-то полдюжины пива, зажав по три бутылки меж пальцами обеих рук, и сказал:

– Теперь давай думать. Хорошо думать. По пунктам.

Он разлил пиво по стаканам. Я отхлебнул свисавшую пену, подумал и сказал:

– Пункт первый: паренька надо похоронить по-людски.

– Что значит, по-людски?

– Как пожелает мать. Если пожелает вскрыть гроб – вскроем. Ее законное материнское право.

Ким задумчиво пил пиво и молчал. Я жевал таранку.

Кстати, очень вкусную: Ким понимал толк в еде.

– Знаешь, что это будет означать, кроме права матери? Это будет означать, что моему Андрею в свою часть возвращаться нельзя. Иначе я его в таком же гробу получу.

– Конечно, нельзя, – согласился я. – Поговорю с райвоенкомом, у меня с ним были когда-то неплохие отношения.

– А что может райвоенком в данном случае?

– Наметить пунктир. Не первый год замужем за родной армией.

– Мой сын должен служить, – твердо сказал Ким. – Я кореец, нам всякое лыко в строку вплетают.

– И это обсудим. У райвоенкома – старые знакомства.

– Тогда пункт второй. – Ким наполнил стаканы. – Андрею приказано не допустить, чтобы гроб вскрывали. Почему?