Олеся послушно улеглась и сделала, что было сказано. Валерий Николаевич в ту же секунду вернулся туда, откуда недавно по-глупому удрал. Теперь он не думал останавливаться. Снова раскрыл врата в пещерку и, приблизив к ней лицо, погрузил внутрь язык. Олеся протяжно застонала, раскинув руки в стороны и вцепившись в простыню, собирая ткань в горсти.

12. Глава 12

Они лежали рядом на разложенном диване, который превратился в двухспальную кровать, и смотрели друг на друга. Валерий Николаевич нежно проводил пальцами по плечу Олеси, та положила ладошки под голову и смотрела на него. Случившееся между ними пару минут назад, если бы препода только спросили об этом, назвал «самым прекрасным, что было с ним за всю жизнь».

У того, чем они занимались, много определений. От грубых до возвышенных. Валерий Николаевич решил, что они любили друг друга. Физически. Да, так. Пусть это в виде чувства пока еще не созрело в них, наверное. Может быть, оно теплится еще где-то там внутри. Но когда ты с девушкой настолько близок душой и телом, то это никакой не секс. Это нечто большее.

– Зачем я тебе нужен, Олеся? – спросил Валерий Николаевич. Как всякий русский интеллигент, страдал он болезнью – задавать неуместные, дурацкие, «проклятые», как их метко обозначил кто-то великий, вопросы. – Я старше тебя. Больших денег у меня нет, я так сказать, – он хмыкнул, – очень богат лишь духовно.

Олеся смотрела на него и молчала. Валерию Николаевичу стыдно даже стало за свой и в самом деле глупый вопрос. Но не задать его он не мог. Слишком уж невероятным было то, что происходило теперь между ними. Ни в какие стереотипы не укладывалось. Олеся не требовала от него ничего совершенно, а ему нужен был мотив. Хотелось понять, что подвигло такую девушку, как она, пожелать такого, как он.

– Я тебя люблю, – неожиданно, после долгой паузы сказала она. – Я почувствовала это сразу, на первой лекции, которую ты вел в нашей группе. Это было про императора Нерона. Ты говорил так, словно жил в ту эпоху, и потому знаешь о нем практически все. Я слушала и наслушаться не могла. Так было интересно. А потом однажды я пришла в универ, и ощутила, что мне очень грустно. В этот день твоих занятий в моей группе не было, а мне так сильно хотелось увидеть тебя, услышать твой голос. Я тогда пошла на кафедру, посмотрела расписание. Ты в этот день вел семинар у 315 аудитории, и я встала у дверей и слушала, как ты рассказывал. Это было... Да, точно, о восстании Спартака. Ты чудесный рассказчик. Ты нежный, умный. Ты восхитительный любовник, – сказала Олеся и зарылась лицом в подушку, застеснявшись. – Не надо было мне это говорить.

Валерий Николаевич погладил ее по волосам, провел ладонью по атласной коже спины:

– Ты такая чудесная девушка...

– А ты? – вдруг поднявшись с подушки, спросила Олеся, пристально глядя ему в глаза. Прямо как вчера, когда позвала его к себе домой. – Ты меня любишь?

– Да, – просто ответил Валерий Николаевич. Сам не ожидал от себя такого. Но если крылья он ощутил за спиной уже в этот момент, то чем еще назвать то большое и теплое, что чувствовал он к этой девушке? Конечно, любовь.

Голос разума, однако, был непреклонен. «Ну какая, к черту, может быть любовь? – подсказывал он исподволь. – Ну понравилась тебе студентка. Ну ты ей приглянулся. Привела тебя домой к себе, соблазнила. Ты бы лучше подумал о том, какие последствия может иметь этот случайный роман!»

Что делают те, кому особенно хорошо? Кто разнеженный, обнаженный, лежит рядом с человеком, подарившим столько чудесных минут? Правильно. Голос разума не слушает совершенно. Он жужжит, как надоедливая муха. Его отгоняют усилием воли. Как бы ни был тот прав. Какие бы умные вещи не предлагал, а ну его к черту! Так Валерий Николаевич и поступил. Отбросил сомнения и, ощутив новый прилив сил, снова повернулся к Олесе.