***

– Олег, – говорит Аким сыну, присаживаясь в сенях перед дверью – жена его отряхнула от пыльцы ещё во дворе, но всё равно нужно раздеться тут и помыть сапоги и КХЗ, – ты, это, оденься… Я лодку напротив участка бросил, сходи забери оттуда броню и оружие… Снасти тоже… Всё забери.

– Да, бать, – сын тут же кидается в дом одеваться.

Саблин же стягивает с себя маску и капюшон костюма. И жена, конечно же, видит эластичный бинт на его голове. Ну и начинает сразу:

– О Господи, Аким!

– Хватит, Настя, – сразу прерывает её супруг, он не готов сейчас выслушивать нытьё жены, прапорщик устал, и голова у него болит. Он начинает стягивать сапог, а жена садится ему помогать, и его «хватит, Настя» на неё давно уже не действует.

– Ты же говорил, что просто съездишь что-то забрать, а сам вон опять раненый приехал.

– Настя, – почти строго говорит ей муж, – всё и было, как я тебе говорил: приехали, нам ящики отдали, и мы поехали домой, а на обратном пути, заразы, – жена стянула с него сапог, а он потрогал затылок, – навалились переделанные на трёх лодках.

– Переделанные! – ахнула жена.

– Да, никогда их там не было, Денис туда всю жизнь за налимом ходил… А тут вдруг… Денис сам удивлялся.

– Какой Денис? – Настя берётся за второй сапог.

– Калмыков.

– А, – вспоминает она. – Это тот, у которого ребёночек убогий?

– Угу… Вася говорил, один у него убогий, – вспоминает Саблин. И добавляет: – Из семи, что ли…

А жена, помогая ему снять армейские брюки, и сообщает вдруг:

– А у тебя тоже скоро будет прибавление.

– Какое ещё прибавление? – Саблин смотрит на неё удивлённо. – Ты, что, беременна?

– Не я, – кажется, жена рада удивить его. Она улыбается. – У дочери твоей старшей ожидается.

– Чего? Да как же…? Не понял я…– или Аким так устал, или растерялся… У него даже слов на эту новость нет. И это ещё больше смешит жену, она просто в голос смеётся, видя его недоумение.

– Подожди, – он действительно не понимает. – Свадьба вот только была, а уже…

– Да как же только, – продолжает смеяться Настя, собирая всю его пропахшую потом одежду, – свадьба у дочери твоей была уже три месяца как… Окстись, дедуля.

У Акима голова болит, и поведение жены и её смешки, всё это его раздражает, он так и сидит в сенях, не вставая со своего табурета.

– Ну, чего ты? – жена остановилась и вдруг погладила его по волосам, старясь не задевать бинтов. – Пошли, помоешься, я тебе помогу, – она, кажется, поумерила своё веселье, но едва он встаёт, она и добавляет: – А потом я покормлю тебя… дедушка.

И опять смеётся.

Они уже улеглись, а жена стала спрашивать его про рейд к Камню, стала интересоваться про то, как их переделанные нашли в болоте, и вдруг вспомнила:

– Так тебя на эту работу Савченко-курвец подрядил! А сам-то, люди балакают, помер. В больнице…

Ему совсем неохота разговаривать. Он хочет поймать ускользающий от него сон. Всё утро и почти весь день Аким проспал в лодке, товарищи его не будили, и теперь заснуть сразу у него, видно, не получится.

– Он помер, а ты его костеришь! – назидательно указывает жене прапорщик.

– Ой, прости, Господи, – жена крестит свой рот. И тут же продолжает: – Так как же он тебе теперь заплатит, если он помер?

– Он вперёд заплатил, – нехотя сообщает ей прапорщик. Посвящать жену во все дела… Нет, это не по-казацки. У казака свои дела, у жены свои. Хотя и в самом деле этот вопрос Акима тревожит, но жене он о том никогда не скажет.

И вправду, за работу он, конечно, получил не всё, вторую часть платы Савченко должен был заплатить ему после дела. Вот и как теперь быть? Ведь Василию и Денису он не скажет: вы уж извиняйте, казаки, но Савченко помер, вот что есть поделим – и всё.