Мистер Адельгейд слегка поморщился:

– Шпионы приносят смерть. Мы же будем не отнимать жизни, а сохранять их.

– И получать прибыль.

– Само собой. – Его тон подразумевал нелогичность любого иного хода событий. – Чего стоят миллионы человеческих жизней?

– Они бесценны.

Минуту мистер Адельгейд разглядывал посетителя в тишине.

– Вы слышали о Райнхольде Месснере, великом альпинисте?

– Тот, что в одиночку покорил Эверест?

– И заметьте, без кислорода. В Европе он кумир. Месснер сказал: «Из таких мест люди возвращаются другими».

– Я не совершаю восхождений.

– Не только горы меняют людей.

Мистер Адельгейд достал из кармана блейзера зеленый листок размером с игральную карту. Подвинул к середине стола. Бланк Национального банка Большого Каймана о взносе депозита ровно на пятьдесят тысяч долларов, причитающийся не лицу, а одиннадцатизначному буквенно-цифровому ряду.

– Благодарность за сегодняшний вечер. Потребуется только код. Я вам его предоставлю.

– За что?

– За то, что составили мне компанию.

– Пятьдесят тысяч долларов за несколько часов?

– Именно.

Голова закружилась, однако он не мог не задать следующий вопрос:

– Сколько же тогда… за наблюдение, о котором вы упомянули?

От названной цифры подпрыгнуло сердце. На мгновение комната поплыла перед глазами, в ушах зазвенело, будто кто-то ударил по струнам. Он положил руку на стол, на расстоянии нескольких дюймов от зеленого листка. В голове роились мысли.

Значит, вот что это за ощущения… Его рука как одержимая тянулась к зеленой бумажке.

– Я настоятельно советую вам как следует все обдумать. Назад пути не будет.

Голос мистера Адельгейда отозвался странным эхом. А может, так действуют виски и вино?

Гость откликнулся быстро и резко, словно всю жизнь только и ждал, чтобы кому-нибудь это выложить:

– В одном престижном университете мне присвоили докторскую степень. За плечами девятнадцать лет работы в государственном ведомстве. Восемьдесят семь тысяч четыреста семьдесят шесть долларов в год. Трижды вместо меня в должности повышали других. Не хочу умереть, не узнав ничего, кроме такой жизни.

Мистер Адельгейд смотрел на него в задумчивости.

– И тот досадный случай с вашей женой… Простите – с бывшей женой.

Значит, ему известно? Еще бы. Мистер Адельгейд знает все.

– Да. Досадный случай.

Прошло уже девять лет, но эта рана – как гангрена – не заживет никогда. Казалось, со временем она лишь углубляется и гниет все сильней. Одно только напоминание вызвало приступ ярости. И не просто ярости. Жаркое, давящее чувство стыда… За то, что именно ему пришлось так много потерять.

– Весьма прискорбно, – изрек мистер Адельгейд. – Она сбилась с пути истинного. А теперь…

– …теперь ее адвокаты забрали всё. Дом, сбережения, ценные вещи… Наших собак.

– Эрделей, да. И все это никак не закончится.

– Знаете, когда она меня бросила, пришлось переехать в кондоминиум. – Последнее слово гость выговорил с отвращением, будто оно значило нечто непристойное. – Сотни одинаковых отсеков. Как в Болгарии. По утрам еду на работу, прохожу двести девяносто шагов до лаборатории, вечером тем же путем возвращаюсь. Неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом… Невыносимо.

Так откровенно он уже давно ни с кем не разговаривал.

– Очень сожалею. – В голосе мистера Адельгейда прозвучало нечто похожее на сочувствие.

Пальцы гостя взметнулись вверх и опустились на краешек бланка. Грудь раздулась, как тонкое пустотелое стекло. Рядом с рукой – красное пятно от пролитого вина.

Он положил листок в нагрудный карман.

Мистер Адельгейд поднял бокал:

– Добро пожаловать.