– «Ротонда», я – «Скат». Британцы закончили работу, – вновь гудит по акустике Белецкий. – Поднимают оборудование. Сопровождаю подъем бригады…

– Ясно, «Скат». Не отходи от них ни на шаг. Мы сдерживаем шестерых…

Звучит короткая очередь щелчков-выстрелов. Под водой, из-за большой плотности среды, практически невозможно определить направление на источник звука. Но мне и так понятно, что стреляет Фурцев. К тому же далеко под нами появляются росчерки от стремительного движения длинных стреловидных пуль.

– «Скат», поторапливай бригаду, – прошу Белецкого после второй серии выстрелов Фурцева.

– Да-да, тут слышно, как вы постреливаете. Мы уже в пути…

Слева что-то блеснуло. Замечаю в руке одного из норвежцев нож. Это плохо.

Несколько мощных движений телом, и я оказываюсь рядом. Кружась, он пытается подобраться к спине одного из моих парней. Подобное поведение нужно пресекать жестко и без лишних международных церемоний.

Выбрав момент, резко и без замаха бью автоматом в резиновую окантовку маски. Бью массивным автоматным затыльником, так как у нашего АПС вместо нормального приклада – выдвижная конструкция. Это старый испытанный прием, необходимый для кратковременного вывода противника из строя. Ему немножко больно, возможно, на пару секунд он даже лишился сознания и пространственной ориентации. Но я все равно чувствую себя гуманистом. Сейчас он успокоится и спрячет нож; заняв вертикальное положение, прижмет руками ко лбу верхний край маски и слегка отогнет нижний; выдохнув воздух носом, вытолкнет набравшуюся под маску воду. И с сегодняшнего дня непременно станет умнее и сдержаннее.

– Командир, оборудование у поверхности, – докладывает Белецкий. – Бригада поднимается. Плохо, что связи с ними нет. Четверых вижу, один где-то застрял…

– Понятно. Сейчас глянем.

Длинная автоматная очередь заставляет интенсивно крутить головой…

Судя по вееру светлых росчерков от свинцовых стрел, стреляют опять внизу. И делает это, естественно, Фурцев – больше там никого из моих орлов нет и быть не может. Но в голове один за другим рождаются вопросы. Какого черта он безалаберно расходует боеприпасы? А главное – зачем он вообще стреляет, если пара настырных норвежцев, передумав проверять дно, возвращается к общей группе?

– Фурцев! Фурцев! – ору в микрофон гарнитуры. – Фурцев, ты меня слышишь?!

Тишина. Вместо молодого Игорька оглушает доклад Устюжанина:

– Я – «Ротонда». «Одиссей» приступил к приему оборудования на борт.

– Что с бригадой, «Ротонда»?

– Четверых наблюдаю.

– Четверо, – подтверждает Белецкий. – Пятого нет.

Черт! Что за фортели выкидывают англичане?!

На всякий случай оставляю группу присматривать за норвежцами, а сам устремляюсь на глубину с явным предчувствием чего-то мерзкого. Посмотрим, надежно ли пашет мой «шестереночный механизм»…

Британца не видно, зато метрах в двадцати пяти от дна нахожу Фурцева. Парень завис в вертикальном положении неподалеку от еле заметных контуров кормы затонувшего судна и, медленно перебирая ластами, смотрит куда-то в сторону. Мое удивление усиливается: в руках Игоря нет навигационно-поисковой панели, нет и автомата.

Подплыв к нему, осторожно касаюсь плеча.

Игорь шарахается и «включает панику» – неистово работает конечностями, стараясь поскорее всплыть. Подобный психологический срыв на большой глубине опасен. Если человека не привести в чувство – срыв закончится его гибелью или баротравмой с жуткими последствиями.

Хватаю Фурцева за костюм, «ставлю» перед собой на расстоянии вытянутых рук, дабы случайно не повредил мой дыхательный аппарат, и приказываю знаком: «Замри! Не двигайся!» Система подобных знаков имеется в каждой команде боевых пловцов, аквалангистов, водолазов и дайверов. Это продиктовано жизненной необходимостью, ведь под водой не всегда бывает надежная связь.