Я перебирал валявшуюся на полу груду кассет из коллекции Энджи, пытаясь найти группу, которую бы мне захотелось послушать, как вдруг моя напарница сказала:

– Внимание.

Чернокожая женщина, державшаяся очень прямо и даже величаво, вышла из «хонды-цивик». Правой рукой она несла продуктовую сумку, поддерживая ее отставленным бедром. Она была как две капли воды похожа на Дженну, только помоложе на добрых семь-восемь лет и выглядела гораздо энергичней, чем изнуренная жизнью сестра, чью фотографию мы видели. Сильным и одновременно плавным движением свободного от поклажи бедра – Грецки отдыхает! – она толкнула дверцу, и та захлопнулась. Женщина прошла к подъезду, всунула ключ в замок и скрылась за дверью. Еще через несколько минут на фоне освещенного окна возник ее силуэт – в руке она держала телефонную трубку.

– Как ты намерен действовать? – осведомилась Энджи.

– Погоди, – сказал я.

Она заерзала на сиденье.

– Так и знала, что ты скажешь «погоди». – Энджи повела головой из стороны в сторону, разминая затекшую шею. – Ты не думаешь, что Дженна там, в квартире?

– Нет, не думаю. С момента своего исчезновения она ведет себя довольно осмотрительно. Дженна не может не понимать, что квартира будет под наблюдением. И, знаешь, побои, которые я получил в школьном дворе, подсказывают, что она, вероятно, замешана кое в чем покрупнее банальной кражи документов. Дженна знает, какого сорта люди отправлены по ее следу – взять хоть того же Роланда, – и потому я не думаю, что она решит отсидеться у сестры.

Энджи в свойственной ей манере не то кивнула, не то пожала плечами, закурила, высунула руку с сигаретой в окно, и облако серого дыма сначала заволокло зеркало заднего вида, а потом расслоилось и вытянулось наружу.

– Если мы с тобой смекнули, где она может быть, почему бы и другим не догадаться? Вряд ли только нам известно, что у нее есть сестра.

Я подумал об этом и понял, что она рассуждает верно. Кто бы ни были эти «другие», но, если они взяли в проследку меня, надеясь, что я выведу их на Дженну, отчего бы им не пустить хвост и за Симоной?

– Черт возьми, ты права.

– Ну и как же ты намерен поступать в свете новооткрывшихся обстоятельств?

– Погоди, – повторил я, и Энджи застонала. – Мы двинемся за Симоной, когда она пойдет куда-нибудь…

– Если пойдет.

– Сударыня, ваш скепсис меня обескураживает. Так вот, когда она пойдет куда-нибудь, мы двинемся следом, но сначала проверим, не желает ли кто составить нам компанию.

– А если уже составили? Вот мы сейчас с тобой говорим, а они наблюдают за нами и рассуждают в точности, как мы. Что тогда?

Я совладал с искушением обернуться посмотреть, не торчат ли где-нибудь поблизости в машине двое неподвижных субъектов, пристально глядящих в нашу сторону.

– Там видно будет, – ответил я.

Энджи фыркнула:

– Ты всегда так говоришь, когда у тебя нет четкого плана действий.

События начали разворачиваться в семь пятнадцать.

Симона в темно-синей рубашке поверх белой майки, в вылинявших джинсах и в кроссовках цвета устрицы решительно вышла из подъезда, направилась к своей машине и столь же решительно отперла дверцу. Интересно, она все делает с таким же видом? Может быть, выражение «черт с вами со всеми» остается у нее на лице, даже когда она спит?

Она двинулась по Мерримак-авеню, а мы дали ей отъехать на несколько сот метров, чтобы проверить, не появились ли на сцене новые действующие лица. Похоже, что нет, но, даже если я ошибся, все равно главную роль им не уступлю. Энджи тронулась с места, я бросил прощальный взгляд на тридцать семь тысяч долларов, приткнувшихся у обочины, – именно на столько был застрахован мой «порше», – и мы поползли следом за Симоной по Уикхэму. Она проехала через центр и свернула на автостраду I-495. Мне до ужаса осточертело сидеть в машине, и потому я молился про себя, чтобы она не назначила Дженне свидание где-нибудь в Канаде. Молитва моя была услышана – проехав еще сколько-то миль, Симона повернула с автострады в сторону Лансингтона.