Она пожала плечами, расплылась в улыбке, будто души не чаяла в злокозненном, очаровательном сыне.

– Внизу. Захватите одну на бегу, вдруг владелец не заметит.

– Спасибо. – Он ущипнул ее руку, выказав благодарность, и она проводила его взглядом – в дверь, в потемки; свет из надлестничного окна на миг отразился в его поблескивавших глазах, после чего Квайр, следуя совету, слетел вниз по ступеням. Она вслушалась: мордобой, перевернутая скамейка, истошный вопль – и приготовилась утешать свежеобворованного постояльца.

Квайр нырнул в украденный мех, помчался по грязному снегу лондонских проулков, где мужчины и женщины бранились и оскальзывались, а дети катались и хихикали, то исчезая в тумане, то возникая из него, и дыхание мешалось с испарением в торговых рядах, призванных обеспечить недешевыми супами, пирогами и орехами знобимую, отчаявшуюся толпу, что текла мимо. Преследователь слишком охолодал, чтобы гнаться за Квайром долго; тот побежал по Хитроглядской улице, полузабитой сугробами, вобравшими мочу и навоз с обрамлявших ее конюшен, свернул в крытую галерею Рильке, в Тоскующий переулок близ готических стен Платонического колледжа, выскочил на площадь, где замерзший фонтан (Геркулес и Гидра) сиял розовым и зеленым, отражая фонари на стенке какой-то фешенебельной закусочной. Еще арочный пролет-другой, сквозь ватагу играющих в снежки мальчишек, в плотнеющий туман, полумглу-полудымку, прочь от топки клеевара, вон из всего сего – и Квайр наконец вернулся в свои аллеи, замедляя шаг, пока не достиг шелушащейся двери пивнухи под названием «У Горя», кою большинство мужчин предпочло бы обойти. Внюхавшись в хмельную сладость, Квайр дернул дверь и нашел, что она открыта. Оставив волглый хлад за спиной, он вплыл в удушающий жар, и небритые физиономии бросали недоверчивые взгляды поверх ссутуленных плеч, поскольку не бывало у Горя клиента, не промышлявшего воровством либо попрошайничеством; жиганы и прочие злодеи высокого полета пивнухи чурались, что устраивало Квайра, ибо не врагов он находил здесь, а одних поклонников, ну или тех, кто питал к нему легкую, неопасную зависть и не стоил внимания. На том конце длинного узкого помещения развалился за стойкой сам омерзительный Горь с кувшинами пива и сидра и кошелями фартингов и полпенсов, слева же от него, опираясь на слияние бара с черной балкой, вделанной в оштукатуренную по драни стенку, неровнозубо лыбился Лудли, причем из-под кожанки, снятой им с мертвого дозорного, торчал меч.

Квайр был захвачен врасплох. Он приблизился к стойке, отмахиваясь от кружки, кою предлагал Лудли.

– Уже здесь? Ты навестил нашего друга, как я просил?

– Вестимо. Я только оттуда.

Квайр выпростал руку.

– Документы, что спасут нас от дальнейших пряток, у тебя?

Лудли поскреб выдающийся зуб и потряс головой, в глазах тлело смущение.

– Как? Мы лишились покровителя, всего разом? – Квайр выдал против воли толику раздражения, а то и ужаса. Он поднял руку и приобнял Лудли за костистые плечи.

– На сей раз он отказался давать письмо. Капитан, дело серьезное. – Лудли пришептывал, хотя Горь, наученный тактичности опытом, отступил на дальний конец стойки и подсчитывал медь.

– Я думал, он желает, чтоб его азийца убрали.

– Он называет работу топорной. Выражает великое порицание.

Квайр был согласен. Он вздохнул.

– Такой она и была. Но причина в случайности, в Дозоре. Ты заплатил лиходею? Карлю?

– Полуангль, как было условлено. – Лудли показал расщепленную монету на ладони и ухмыльнулся. – Вот его.

– Ты убил Карля?