Если обратиться к происхождению данного термина, то он окажется восходящим к латинскому ēligo, lēgī, lēctum, ere: 1) выдёргивать, удалять, полоть, вынимать; 2) вырывать с корнем, искоренять; 3) выбирать, избирать; действовать с разбором, быть разборчивым, – родственному таким словам, как «легитимность», «легирование», «электорат», «лекция» и многим другим, с общим значением «избранности», «улучшения». В недавнем прошлом данный термин широко применялся к объектам человеческой деятельности: элитными назывались сорта растений и вин, породы животных, лучшие товары и услуги, etc.

В общественные науки вхождение термина «элита» началось примерно с конца XIX века в связи с триумфальным распространением среди научного сообщества теории биологической эволюции Чарльза Дарвина (Charles Darwin), главные положения которой тут же были перенесены, в том числе, и на развитие человеческого общества (крайней формой чего явился пресловутый социал-дарвинизм, в рамках которого развивались и первые «теории элит» Гаэтано Моска (Gaetano Mosca), Вильфреда Парето (Vilfredo Pareto) и др.). По-видимому, это произошло прежде всего благодаря осуществленному Дарвином «снятию» вопроса о субъекте самого процесса «элитаризации»: ведь если законы природы, в том числе – законы живой природы, ведут к «естественному отбору» самых приспособленных к меняющимся условиям выживания и в этом смысле «лучших» растений и животных, то к аналогичным результатам относительно человеческих сообществ могут и должны вести столь же объективные законы истории. В результате чего внутри таких сообществ с течением времени проявляется и развивается социальное неравенство, аналогичное анизотропии отношений внутри биологических сообществ.

Теории элит оказали гигантское воздействие на социально-политическое развитие человечества в первой половине XX столетия. Во всяком случае, именно «партии нового типа», от РСДРП(б) – ВКП(б) до НСДАП, сочетавшие проектность жесткой нормативной идеологии со столь же жесткой массовой субъектностью, выступали в качестве главных исторических акторов в период между двумя мировыми войнами. Эти партии также можно рассматривать как своего рода транснациональные корпорации с упором на «свою» суверенную государственную структуру (СССР как «родину для трудящихся всего мира» у большевиков, Третий Рейх – как «родину для арийцев всего мира» у нацистов).

В данной связи следует отдельно и особо подчеркнуть, что популярное ныне во всем мире отождествление сталинского Советского Союза и гитлеровского Третьего Рейха как двух «тоталитарных диктатур» не имеет ничего общего с действительностью: они были полярно противоположными и по своей идеологии, и, соответственно, по своим проектам. С тем же успехом на основании почти полного внешнего сходства можно «отождествлять», например, дельфинов с ихтиозаврами, хотя на самом деле эти животные относятся к разным биологическим классам: млекопитающим – в первом случае и пресмыкающимся (рептилиям) – во втором. А сходство между ними вызвано так называемой конвергентной эволюцией, то есть приспособлением к одинаковой среде обитания.

Причем, если продолжать данную аналогию, то в условиях крупного машинного производства «тоталитарный» политический фенотип был одним из наиболее эффективных, но далеко не единственно возможным, – точно так же, как моря и океаны населяют не только организмы рыбообразной формы. Когда крупное машинное производство с социально-экономической точки зрения исчерпало свой внутренний потенциал развития, «партии нового типа» ушли с первого плана мировой политической арены. А на смену им пришли другие формы организации общества и, соответственно, общественной «элиты». Точно так же, как на смену феодальной аристократии в свое время приходила промышленная и финансовая буржуазия (что, в общем-то, привело не к полному уничтожению первой в качестве элитной части соответствующих обществ, но к её трансформации).