– Мог бы и получше жениха ей сыскать, – поморщился Ретиш.

Зарни, заслышав разговор, обернулся, фыркнул:

– Фу-у, с грязюками говоришь! Сестрица, и не зазорно тебе?

Отрада упёрла руки в бока:

– С кем хочу, с тем и говорю! У тебя ещё дозволния не спрашивала.

Зарни хмыкнул и отошёл к Емве, который стоял поодаль с Силаном и Нежаном.

«А волосы у него и вправду отросли, уже уши прикрывают, – с досадой подумал Ретиш. – Вот бы он чего натворил, чтобы его обрили».

Зрин же насмехался над Отрадой, но говорил серьёзно:

– А что, тебе отец тоже жениха сыскал?

– Сыскал. Нежана. Вот он и ждёт, когда я в пору войду.

Ретиш почувствовал, как за его спиной тихо ахнула Медара. И будто заледенела вся, так холодом от неё и повеяло.

– Только мне открылось, что не быть ему моим мужем.

Медара ожила и выдохнула свободно. Ретишу почему-то тоже легко стало.

– Кому же быть? – всё спрашивал Зрин.

Отрада разрумянилась, опустила глаза.

– Не знаю. Этого не открылось. – Тут же вскинула голову, сказала гордо: – Как расцвету, краше Ислалы стану. Кого захочу, того и выберу!

Зрин рассмеялся:

– Только не осрамись, когда петь будешь. А то у женихов уши лопнут.

– Я хорошо пою! – осерчала Отрада.

Тут смолкла песня девиц, и женихи пошли к ним с подарками. Дорчин, опережая всех, бежал к Ислале. Она приняла подарок и поскорее возложила венок ему на голову.

Коряша высматривала Умира, даже встала на камне. Ретиш оглянулся. Куда он запропастился? Неужто и правда ослушаться решил?

– Уми-и-ир! – разнеслось над пустошью.

Коряша соскочила с камня и побежала, расталкивая толпу, к Ёдоли. Когда люд расступился, пропуская Коряшу, Ретиш увидал уходящего Умира. Она нагнала его, вцепилась в рубаху, заголосила:

– Женись на мне! Ты не смотри, что я неказистая. Я сноровистая, работящая. Преданней меня ты не сыщешь!

На пустоши стало тихо. Только шум ветра да шелест травы слышался.

Умир обернулся. Коряша едва ему до груди доставала. Он присел перед ней.

– Глупая, разве ж в красоте дело. Погубишь ты себя со мной.

Коряша вытерла слёзы, вскинула голову.

– А мне всё одно погибать. Никто меня в жёны не возьмёт, род меня стыдится, куском попрекает. Уже думала к предкам уйти, да Сувр надежду дал, сказал, что заберёшь ты меня из дому. Теперь, если откажешься, мне одна дорога – на каменный мост. Разве ж меня после всего назад примут? А так хоть два витка женой проживу, и горда этим буду. Достойнее тебя нет никого в Ёдоли, а уж краше и в целом свете не сыскать.

Умир зарделся, огляделся смущённо. Тихо ответил:

– Ну… Коли так… Раз по-другому тебе и не жить…

И склонил голову. Коряша опустила на неё смятый венок.

Умир вдруг опомнился:

– Подарок… Я его дома оставил!

Зрин сорвался, подбежал к ним и протянул бусы.

– Так и знал, что понадобятся.

Коряша приняла подарок и тут же надела на шею. Умир взял её за руку и повёл к Благоже. Люд молча расступался перед ними.

На пустоши горели костры. Над ними дымились чаны с брагой. Пахло хмельным мёдом и полынью. Перед рядом хранителей уже выстроились пары брачующихся. Возносили хвалу Ену. Умир с Коряшей встали против Благожи и подхватили напев. После стали принимать в род девиц.

Дорчин подвёл Ислалу к отцу. Мощёр ковырнул себе руку ножом, собрал пальцем заструившуюся кровь и коснулся им белого лба Ислалы, провёл черту посередине, над ней – другую. Ислала вдруг схватилась за грудь, пошатнулась. Дорчин подхватил её, она улыбнулась ему виновато, проговорила побелевшими губами:

– Ничего, в груди просто кольнуло. Это от радости.

Благожа сняла с пояса нож и царапнула им руку чуть выше запястья. Мазнула кровью по лбу Коряши, рисуя знак рода и приговаривая: