Рози взлаяла.
Генри:
– А он тебя удивил, а, Рори?
Рори, подняв взгляд, хитро улыбнулся одними глазами.
Еще голос не из Данбаров, к Томми:
– Что за дьявол эта Золя Бадд? Ну и Летучий Шотландец тоже?
– Летающий.
– Хрен с ним.
– Эй, заткнитесь там, а? Тут месилово идет!
Так бывало часто, когда вспыхивала борьба.
Мальчишки, цепенея, смотрели и жалели в душе, что у них самих для такого кишка тонка, но при том были дьявольски благодарны, что это не они там валяются. Такие разговоры служили мерой безопасности, ведь от этих, вырезанных на дорожке, с бумажными легкими и бумажным дыханием, веяло чем-то жутковатым.
Клэй извивался. Но Рори не отпускал.
Только раз, через несколько минут, Клэю почти удалось высвободиться, но и тогда ему не дали уйти. Теперь он уже видел финишную черту, казалось, уже чувствовал запах краски.
– Восемь минут, – сказал Генри. – Эй, Клэй, хватит, может?
Выстроился не ровный, но явный коридор: они знали, как оказать уважение. Если бы кто-то из зрителей вынул телефон, снимать видео или сфотографировать, на него тут же накинулись бы и как следует врезали.
– Эй, Клэй.
Генри, чуть громче.
– Харэ?
Нет.
Как всегда, это было сказано без слов: он просто не улыбался.
Девять минут, десять, потом и тринадцать, и Рори уже подумывал его придушить, но тут на подходе к пятнадцатой минуте Клэй наконец сник, откинул голову назад и едва заметно усмехнулся. Слабым утешением сквозь частокол мальчишечьих ног он увидел там, дальше, в тени девицу с бретелькой от лифчика и всем прочим, и Рори выдохнул: «Слава богу». Он откатился в сторону, и на его глазах Клэй – кое-как, с одной здоровой рукой, а другой обвисшей, перетащил себя через черту.
Музыка убийцы
Я взял себя в руки.
Решительно вошел на кухню – там подле холодильника стоял Ахиллес.
Возле башни из чистых тарелок я переводил взгляд с Убийцы на мула и обратно, решая, с кого начать.
Меньшее из зол.
– Ахиллес, – сказал я.
В моих раздражении и негодовании должны были читаться воля и власть.
– Господи боже, опять, что ли, эти уродцы не заперли заднюю дверь?
Мул, верный природе, не повел и ухом.
С утомленной прямотой он задал свои обычные два вопроса.
Что?
Что здесь такого странного?
И он был прав: такое происходило уже в четвертый или пятый раз за месяц. Наверное, почти рекорд.
– А ну, – сказал я, быстро выволакивая его за гриву.
В дверях я обернулся к Убийце.
Обернулся, но не проявил эмоций:
– К твоему сведению, ты следующий.
Как ураган
Город темный, но живой.
В машине, полной народу, тишина.
Ничего не осталось, кроме дороги домой.
Перед этим было выставлено пиво, на всех вкруговую. Селдом, Жестянка, Магуайр.
Шварц и Старки.
Все они получили немного денег, даже малый по прозвищу Короста, поставивший на четырнадцать минут ровно. В ответ на ликование ему посоветовали потратиться на пересадку кожи. Остальное досталось Генри. Все это проделывалось под розово-серым небом. Лучшее граффити в городе.
В какой-то момент Шварц рассказывал о хитростях с плевками на двухстах метрах, и тут девица задала вопрос. Она зависла со Старки на паркинге.
– Что у этого парня с кукушкой?
Но это был еще не вопрос по вопросу: тот появится через несколько мгновений. Весь этот бег. Весь этот махач.
Девица подумала и скривилась:
– Что это вообще за игра такая дурацкая? Вы тут все придурки.
– Придурки, – повторил Старки. – Ну спасибо.
Он приобнял ее, будто услышал о себе приятное.
– Эй, милашка!
Это Генри.
Девица и горгулья разом обернулись, и Генри завернул улыбку.
– Это не игра, а только тренировка!
Она уперла руку в бедро – и вы догадались, что она спросила, эта девица с перекрученной бретелькой. Генри тут же постарался блеснуть: