Наваждение схлынуло, и Лаки ощутил себя дураком. Секунду назад он совершенно искренне воспылал страстью к малознакомой, не очень красивой и уже не слишком молодой девушке, когда дома его ждет Юля, которую он любит по-настоящему даже когда трезвый… Но мимолетный порыв тоже был настоящим.

А все потому, Лаки, что ты дуреешь от алкоголя, и пить тебе категорически нельзя, ты на пустом месте способен нагородить огород и начудить так, что будешь себя клясть, когда протрезвеешь. Но как себе отказать в удовольствии, если только под мухой ты чувствуешь себя настоящим?

Лаки еще раз посмотрел на девушку, которая никогда не станет его, и, чтобы утешиться, вспомнил Юлю, сравнил ее с Кузей, и мир сразу же посветлел. Юля – лучшая, она мудрая, несмотря на то, что красивая. У нее пепельные волосы, которые шелком струятся сквозь пальцы, глазища цвета меда, высокие скулы с едва заметными полосками румянца, нанесенного самой природой, чувственные губы; россыпь веснушек на тонком носике, словно высеченном рукой искуснейшего мастера, придают кукольному Юлиному лицу… Приземленность, что ли.

К ней хочется прикасаться, согревать дыханием ее тонкие вечно мерзнущие пальцы. Лаки шумно сглотнул слюну. Поразительно, он едва закрыл дверь квартиры, отправляясь в Зону, как уже начал скучать по Юле. И вот сто граммов виски, и он готов волочиться за первой подвернувшейся юбкой. Как тебе не стыдно, Лаки!

Стыдно ли? Он прислушался к голосу совести – молчит, спит беспробудным сном, а храп ее складывается в мелодию песни: «Есть одна любовь, та, что здесь и сейчас, есть другая, та, что всегда. Есть вода, которую пьют, чтобы жить, есть живая вода»[1].

– Эх, гитару бы, – мечтательно протянул он, укладываясь на нары.

– Щас споешь? – осведомился Себр, наливая себе виски, оставленный на пакете, заменяющем стол.

– Ага.

Похоже, у коротышки в желудке портал, и спиртное через него переправляется в параллельную вселенную – он совершенно не опьянел, хотя выпил ударную для своей комплекции дозу, аж стало жалко виски, Себр ведь переводит продукт!

Душа жаждала продолжения банкета, общения и гитары, но Лаки заставил себя встать и вытащить из рюкзака спальник. Устроившись на лежанке, он повернулся лицом к стене и закрыл глаза. Его душа некоторое время протестовала, хлопала расправленными крыльями и ломилась за «стол», где Дым отчитывал молодого напарника за жадность и невоздержанность. Потом Себр совершенно трезвым голосом завел рассказ о приключениях на Байк-шоу (малыш, похоже, любит мотоциклы) – как его друг Кардан познакомился с девушкой Наташей и затащил ее палатку. А Наташа с мужем была, тот каким-то чудом ее вычислил, вломился в палатку в самый неподходящий момент и принялся размахивать травматом – рогоносец оказался то ли полицаем, то ли военным. Девка – в одну сторону, Кардан – в драку, подпряглись друзья Кардана, набежали те, кто был с этим Вадимом, и получился бой стенка на стенку, а Себр взял простыню и отправился ловить голую девку.

В голове Лаки развернулась батальная сцена: бойцы Кардана заблестели латами, их противники были в кожаном одеянии и на коротконогих лошадях, а над полем боя летала обнаженная дева, которую Себр с ногами сатира пытался поймать белой простыней.

Проснулся Лаки от истерического возгласа:

– Сволочи! Дайте мне поспать! Рррр, когда ж я сдохну!

Вчерашний вечер канул в Лету и воспринимался теперь как нечто далекое и незначительное. Лаки уже не тревожился о своей судьбе, переживания о Юле больше не изводили его, но остался неприятный осадок. Выпростав руки из спального мешка, он потянулся, окинул взглядом помещение. Дверь на поверхность распахнули, и сверху просачивался сероватый свет. В середине подвала, за «столом», Дым в полной амуниции что-то жевал, сидя на корточках и опершись спиной об огромный рюкзак. В темном углу копошилась Кузя, Себр свесил ноги с полки и недобро оглядывался.