– Для бифштекса по-суворовски нужна сковорода, – озабоченно нахмурилась Нина. – У тебя есть сковорода?

– Нет, но мы спросим у Алдоны. У нее наверняка есть.

– Давай все-таки лучше у меня, – покачала головой Нина. – А то у тебя небось и соли нет.

– Обижаешь. Соль у меня есть. А чего нет, Алдона привезет. И бога ради, оставь ей посуду. Она на этом деньги зарабатывает.

Сторож распахнул перед ними ворота, и они въехали в поселок. Договорились, что Никита выгрузит продукты и уберет пока к себе в холодильник, а Нина примет душ, переоденется и придет.

Он тоже принял душ, натянул легкие спортивные брюки и лакостовскую рубашку поло с аллигатором на груди. Потом вдруг вспомнил, как в «Челюстях» Питера Бенчли говорилось о «двухсотдолларовой рубашке с шестидолларовой ящерицей», решил, что это пижонство, и надел другую. Он прошелся по дому, проверяя, нет ли где беспорядка. Беспорядок царил только в его кабинете, но Никита сказал себе, что это нормально. Удивительно было другое: с позавчерашнего дня он так и не вспомнил о работе. Проверив электронную почту, убедившись, что ничего экстренного нет, он закрыл дверь кабинета и стал ждать Нину.

Она пришла, как обычно, с большой сумкой. И с Кузей на поводке.

– Как это получилось, что твой друг Павел такой хозяйственный, а ты нет? – спросила Нина, вынимая из холодильника овощи.

– Не знаю. Разные люди на свете бывают.

Тут Кузя залаял, вспомнив о своих обязанностях сторожа.

– Это Алдона, – догадался Никита и пошел открывать.

Алдона приехала на велосипеде с багажником, нагруженным, как вьючный верблюд. По-русски она говорила с запинкой, Нину называла «пани» (с ее литовским говором у нее выходило «пони»).

Среди поклажи обнаружилась большая чугунная сковородка с деревянной ручкой и множество другой кухонной утвари.

– Може, пони, я вам картофу почистию? – спросила она.

Нина согласилась. Ей сразу понравилась эта степенная крестьянка средних лет, деловитая и немногословная. В ней не было суетности. Она не бросала взглядов исподтишка, не пыталась определить, как далеко зашли их отношения, не любопытствовала и не судила.

Вдвоем они быстро приготовили ужин.

– Може, пони еще чего надо?

Нина сказала, что ничего не надо, и пригласила ее поужинать вместе с ними. Алдона растерялась и вопросительно взглянула на Никиту. Он, улыбаясь одними глазами, подтвердил приглашение по-литовски.

– Ни, пони, я домой поеду, – смущенно отказалась Алдона.

Исчерпав запас русских слов, она принялась что-то длинно объяснять на родном языке, потом сказала «ламингай» – Нина уже знала, что это значит «до свидания», – и вышла. Нина и Никита проводили ее взглядами с крыльца, когда она оседлала свой велосипед и принялась бодро крутить педали.

– Я ее не обидела? Что она сказала?

– Сказала, что привезла нам клубники.

– Мы же на рынке купили! – всплеснула руками Нина.

– Попробуй объясни это Алдоне. Она признает только свое. И еще она сказала, что в поселок приносят на продажу молоко, творог, сметану, яйца, зелень, но здесь лучше не брать: у них на хуторе свежее и дешевле. Нет, ты ее не обидела, просто она считает, что ей это ни к чему – ужинать вместе с нами. Кстати, пойдем, как бы там все не остыло.

– Не бойся, я еще не начинала жарить бифштекс. А хутор далеко?

– На велосипеде близко.

Никита прошел следом за ней в кухню. Ему хотелось посмотреть, как делается бифштекс по-суворовски.

– Я не умею ездить на велосипеде, – призналась Нина.

– Как же так? – удивился Никита. – Я думал, все умеют.

Опять это отрешенное выражение, опять она оказалась где-то далеко от него. Опять вспомнила о неприятном.