Однажды в Киеве мы служили миссионерскую литургию на английском языке для иностранных студентов. Потом мы проанализировали опыт наших поездок за рубеж и выяснили, что, когда возникает необходимость поговорить о вере, у людей нет церковной лексики в языке. Допустим, человек знает английский язык, может о себе рассказать, о семье, о своей стране, но, когда ему нужно было сказать: «Перед Пасхой я пощусь», он не знал, как это передать. Или его спрашивают: «В какой храм ходишь?» Он хочет ответить: «Успения Божией Матери», но не знает, как перевести слово «успение».

У нас даже дети, прекрасно говорящие по-английски, из православной гимназии, поехали однажды в Ирландию на экскурсию и не могли сверстникам рассказать про то, что они учатся в православной гимназии. Мы поняли, что современному православному молодому человеку, который общается с иностранцами, ездит за рубеж на отдых или учебу, нужно насытить свой язык церковной лексикой на английском языке.

Мне случилось однажды быть на съезде православной молодежи в Америке. Там американцы и русские православные говорят на разных языках, поэтому и служат они двояко, один раз поют: Lord, have mercy, другой раз «Господи, помилуй».

Там, где есть Дух Святой, слова раскрывают свой тайный смысл, и все становится понятным: покаяние, вера, любовь, милость, смирение, прощение, терпение, самоукорение, радость в Духе Святом. Это все переводимо и адекватно воспринимаемо.

Я думаю, что нет такого языка в мире, который бы худо-бедно не мог бы воспринимать благодать Духа Святого для проповеди веры. Тем более английский язык достаточно богатый. На нем богослужение существует и католическое, и протестантское, у них есть и Prayer Book – книга общих молитв, – они довольно интересны.

– Еще в 1980-х годах хиппи говорили: «Ты где будешь найтоваться?» В смысле, ночь проводить. «Да у меня флэта нет. Ну пойдем, правда, у меня бэд один, на флоре послипуешь». Это была подчеркнуто стремная англоречь. Мы такое уже проходили. Я не боюсь за русский язык, потому что он мощный сам по себе.

Осип Мандельштам вообще считал, что единственное, что у нас есть, это русский язык. Также и Анна Ахматова писала: «И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово».

Русский язык огромный и очень сильный. Он вобрал в себя очень много. Знаете ли вы, что такие слова, как «адмирал», «альманах», «алкоголь» – это арабские слова? А такие слова как «халат», «халва», «кулак», «диван» – это тюркские слова. Французская лексика – «монтер», «шофер», «антрепренер» и подобное. Голландская лексика касается моря – всякие «шпангоуты», «полундра». То есть наш язык органично впитал в себя огромное количество чужой лексики, переварил и нормально с ней живет.

Русский язык от этого куда-то исчез? Нет. Он спокойно принимает у себя всех «гостей», перемалывает их в муку и превращает в свое. Поэтому и этот мусор американский мы перемелем спокойно и введем его в нашу лексику. Что-то отбросим, что-то изменим до неузнаваемости.

Христиане и евреи – это люди Писания. Поэтому книга – наш идентификационный код. Есть некнижные народы, то есть те, которые себя самоопределили в истории через оружие, например, или через торговлю, путешествия.

Некоторым людям книга нужна везде: в поездке, в зале ожидания, в коридоре больницы, в транспорте. Кто-то без книги себя очень плохо чувствует. А некоторые к ней относятся совсем по-другому, особенно представители молодого поколения. Когда-то наша страна хвалилась тем, что она самая читающая в мире, первая, победившая в масштабах всей страны неграмотность. Но сегодня уже не очень понятно, насколько мы читающие люди, насколько вообще нужно читать книгу в эпоху гаджетов и цифровых технологий.