Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, – так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину.
Эта «разговорная машина» не вырабатывает содержание, она лишь поддерживает ритуал. Саму себя.
Итак, глава 1-1-II – это пространство, постепенно заполняемое людьми, фронтальный ракурс, однотипное и равномерное горизонтальное движение, принципиально бессодержательное общение. А. П. Шерер выстроила привычную ситуацию, но в ней появился несистемный элемент – Пьер Безухов.
Набухающие конфликты. 1-1-III
(а)
Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели.
Равномерное вращение организовано; надо его нарушать, включать конфликты.
Первые две главы мы смотрели горизонтально, фронтально. Условная позиция, из которой читатель «видит» происходящее, чаще соответствует точке зрения героя или героев. Если герои стоят, читатель видит их, как если бы сам стоял. Князь Андрей будет смотреть вверх, лежа на спине, и мы вместе с ним будем видеть небо Аустерлица. Исключений, впрочем, может быть сколько угодно, их логичнее называть не исключениями, а просто более редкими вариантами. И вот в первом же абзаце 1-1-III мы сталкиваемся с идеей, что могут быть варианты.
Общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица-княжна Элен…
Три кружка, центры кружков: похоже на взгляд сверху, хотя никто из героев, понятно, сверху не располагается. Это дважды подряд подчеркивает одна и та же гастрономическая метафора. Виконт, интересный гость, которым Анна Павловна угощает друзей, элегантно сравнивается с говядиной.
Как хороший метр-д’отель подает как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что-то сверхъестественно утонченное.
…
Виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде…
Ростбиф на блюде человек, конечно, чаще видит сверху.
Одновременно стартует череда вертикальных движений. Герои, понукаемые м-ль Шерер, пересаживаются поближе к виконту. Встают и садятся Элен, Лиза Болконская и таскающий за ней ouvrage князь Ипполит. Наполеон в рассказе виконта падает в обморок.
Лиза, сев на новое место, «весело оправилась», то есть потянула вниз платье. Она же, взволнованная рассказом виконта, втыкает иголку в работу (значит, не вяжет, а вышивает): резкий крупный план вертикального жеста.
Возникают и движения более сложные. Элен позволяет мужчинам «любоваться красотой своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины»: изгибистая траектория взора. Элен снизу, облокотив свою полную открытую руку на столик (в «Русском вестнике» был крупный план, как рука меняет форму «от давления на стол»), смотрит на оратора-виконта, тот смотрит на нее сверху. При этом Элен и себя оглядывает, вновь по изгибистой траектории: сама смотрит на руку, на грудь.
А вот визуальный образ «покойного дурака» Ипполита:
Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.