– Скрутить, покуда не бить, свести всех сюда, – указал я на травку двора.

Казаки ворвались в дом, и я подумал, что нужно сооружать спецотряд для штурма жилых, правительственных и прочих зданий – терроризм сейчас кретинами используется по-другому, но со временем особо конченные представители человеческого рода догадаются начать брать заложников и пытаться диктовать условия. Казаки Конвоя, увы, действовали неправильно, и, найдись в доме два-три молодчика с огнестрелом и умением им пользоваться, пришлось бы награждать мужиков посмертно.

Через пару минут во дворе, пред мои очи, нарисовались «щеголь», разбитная деваха лет двадцати пяти в избыточно коротком для воспитанной леди платье и имеющий очень напуганный вид пацан лет пятнадцати со следами старых побоев на лице и поглядывающем сквозь прореху в рубахе животе. Глаза у первых двух характерные, наркоманские.

– Ну что же ты гостей так неприветливо встречаешь? – обратился я к «щеголю».

Опиумная пелена не смогла отключить инстинкт самосохранения, кураж прошел, и хозяин милого домика постепенно начал осознавать, в насколько неприятное положение попал. Бегая глазенками и потея, он принялся жалобно причитать:

– Так то не гости, Ваше Императорское Высочество! Мы никаких законов не нарушали, мирно жили – я, жена моя да сын Витька. А тут пришли какие-то, гостей моих принялись фотографировать. А к нам порою уважаемые люди заходят, им оно неприятно, вот и пришлось охраною озаботиться. Вы этих взяточников не слушайте, – потыкал пальцем в околоточного и городового.

– Как смеешь наследнику-цесаревичу врать, стервец? – взревел обидевшийся околоточный.

– Тихо, – одернул его я и обратился к пацану. – Не бойся и не ври. Скажи – батька это твой? – указал на щеголя.

Сглотнув, пацан заплакал и покачал головой.

– Ребенка увести в телегу, напоить чаем, потом разберемся, – велел я.

Казаки выполнили приказ.

– Слишком я строг был к сыну моему, – вздохнул щеголь. – Да только как лучше хотел, чтобы человеком вырос, а не голытьбой…

Повинуясь моему жесту, казак прервал акт юродства ударом под дых.

– Пойдемте, посмотрим, – махнул я рукой и пошел в дом.

Пентаграммы, столы для спиритизма, рукописи на непонятном языке, перевернутые кресты на стенах – улик оказалось предостаточно. В кабинете хозяина, в столе, нашелся журнал учета гостей, восемь тысяч рублей наличностью, запас морфия и некоторые драгоценности – это мы забрали с собой, часть пойдет на компенсации пострадавшим и премии казакам, и вернулись во двор.

– Говори, к кому обращался за наймом охраны, – велел я щеголю. – А ты, надо полагать, белошвейка?

Эвфемизм.

– Я по любви! – гордо ответила она.

– Увести в околоток, оформить занятие проституцией в обход законов, – не проникся я аргументом.

Дама покинула сцену.

– Рассказывай, мракобес, к кому обращался за охраной и где этого деятеля можно найти, – повторил я хозяину дома.

– Темно было, лица не видел, – отвел он глаза. – А настоящее имя кто скажет?

– Сломай ему мизинец, – велел я казаку.

Неприятный хруст сменился не менее неприятным воплем, и мы с мужиками перекрестились. Дьяки тихонько затянули молитву. Сердобольный у нас народ все же.

– Я жду.

– Смилуйтесь, Ваше Императорское Высочество! Они же меня удавят! – взмолилась жертва пыток.

Неприятно и очень негуманно, но если его отправить в околоток для нормальных допросов, инфа успеет разойтись, а банда – залечь на дно.

– Второй мизинец, – велел я.

Пара неприятных минут, и мы получили адрес и имя посредника.

– В околоток, – ткнул я пальцем в хозяина дома. – На каторгу пожизненно, в обвинении – организация банды с целью убийства полицейского, нападение на служителей Русской Православной Церкви, незаконный оборот опиума, организация незаконной проституции, рабовладение.