«Три фона» и Адольф Гитлер друг друга терпеть не могли. Ультраправый Гитлер, фанатичный пангерманец, был заклятым врагом баварского сепаратизма и с глубоким презрением относился к королевской семье и дворянству в целом. Триумвират, со своей стороны, смотрел на австрийского экс-капрала сверху вниз, ибо последний был в их глазах «претенциозным молодым человеком с темным прошлым, у которого, кажется, не все дома»^>213. Эрнст Ганфштенгль позднее засвидетельствует тот факт, что «на борьбу Гитлера с этим пренебрежительным отношением уйдут годы»^>214. Люди, пишущие о Гитлере, порой упоминают некоторые его замечательные достижения. Это, например, восстановление экономики, воссоздание германской армии или мастерски спланированная стратегия вторжения во Францию. Но о его упорной борьбе против социальных барьеров и предрассудков на пути к власти пишут очень редко. Тем не менее, именно это упорство сделало возможным все остальное. Для того чтобы привести его туда, где он в конечном счете оказался, он должен был черпать энергию в чрезвычайно сильной убежденности или во вдохновении, или в неком видении.

Кар и двое его приспешников сделали все, что было возможно, ставя преграды на пути реализации амбиций Гитлера. Они запрещали некоторые манифестации нацистов, а также, время от времени, публикацию его газеты Völkischer Beobachter. «Коричневая фаланга», СА, быстро набирала мощь. Росло и число членов НСДАП. Часто проносились слухи о путче – в особенности после того, как Муссолини стал «дуче» (вождем) Италии в результате своего «марша на Рим». Кто в Германии знал тогда, что этот «марш» был большей частью мифическим? И кто учитывал то, что социальная и политическая обстановка в Германии была совершенно отличной от ситуации в Италии? Достаточно бросить взгляд на карту Германии и принять во внимание расстояние, разделявшее Мюнхен и Берлин, а также то, что дисциплинированные войска рейхсвера, подчинявшегося фон Зеекту, могли легко блокировать продвижение на север любых баварских отрядов, чтобы подивиться тому, как триумвират, равно как и Гитлер, могли даже мечтать о марше на Берлин. Но безумные времена рождают безумные планы.

Кроме того, Гитлер сам загнал себя в угол, лишившись свободы маневра. Он не протестовал, когда его сравнивали с Бенито Муссолини и уже публично позволял называть себя фюрером, то есть вождем, дуче, нацистов. (Скоро титул «фюрер» станет в НСДАП обязательным. Старые знакомые, по привычке обращаясь к нему «господин Гитлер», будут вызывать его гнев.) Растущие ряды СА, большей частью пополнявшиеся безработными, нужно было кормить и чем-то занимать. Их утешало чувство братства, радовали украшенные свастикой грозные повязки и мундиры (если таковые у них были), но большинство СА состояло не из идеалистов: они просто были голодными людьми без гроша в кармане. И они не могли вечно маршировать по улицам под бравурную музыку или собирать деньги для партии, порой озоруя на стороне – например, избивая какого-нибудь старого еврея. Они ждали обещанного – а им обещали хлеб, деньги и власть, – и все это не в отдаленной перспективе, но при первой возможности.

«Гитлер оказался заложником собственной пропаганды, где он вновь и вновь объявлял, что вскоре рассчитается с “ноябрьскими преступниками”. И было ясно, что если сейчас он не пойдет на путч, то в глазах своих сторонников окажется нерешительным болтуном. И тогда – рано или поздно – сама динамика ситуации вырвет у него инициативу и лишит власти» (Ральф Ройт^>215). «Штурмовики рвались в бой. Их нетерпение имело различные причины. Многие были профессиональными солдатами, которые после недель тайных приготовлений пребывали во взвинченном состоянии и ждали, наконец, сигнала к решительным действиям. Некоторые полувоенные организации, неделями пребывавшие в боевой готовности, приняв участие в «осенних маневрах» [баварского] рейхсвера, остались совсем без средств. Гитлеровская касса также была практически пустой. Люди начинали голодать» (Иоахим Фест