Мир тоже знал о прошлом Ади достаточно много. Больше об Ади знал сам Ади. Они вместе учились на журфаке. Ади восхищал Мира. Мир ненавидел Ади.

За его белозубость и удачу.

За его простые и правильные решения.

За то, что считал Мира своим другом.

И как с другом делился подробностями своей личной жизни. И это было последнее по хронологии и первое по значению ТО, За что он ненавидел Ади.

Мир хотел Спирохету.

Мир хотел [Ф] Ольгу.

Перед Новым Годом Ади летал с обеими на Ибицу. Мирослав мрачно и бесперебойно трое суток подряд представлял себе ТО, что они вытворяли в трёхместном люксе.

А неделю назад Мир трахнул шлюху, похожую на Наташу Королёву.

Гонорею лечили тремя дорогими и болючими уколами в жопу. Позавчера Сан Саныч из анонимного кабинета порекомендовал выпить пару кружек пива «для провокации». Через полтора часа после этого Мир был невменяемым. Прежде чем полностью уйти в астральную каталепсию, он вдруг подумал: «Я – скот».

Он сидел на заднем сидении ненового «Форда» между Готье и Джованни. Жу устроилась на коленях Готье и, удолбаная в хлам, улыбалась кому-то в своём мозгу. Кому-то по ту сторону сетчатки.

Зрачки Готье и Джованни были размером с Марс: мозг Джованни энергично вырабатывал куски текста, и тут же мышцы горла и язык выдавали их в окружающее пространство. Перекрывая негромко вещающую из автомобильных динамиков FM-станцию. Станция непрерывно транслировала мудацкую музыку – продукт четырёх московских продюсеров и одного киевского.

Единственный, кто её слушал – водитель. Он одиноко сидел там, на одном из передних сидений. Джованни говорил, почти не делая пауз между словами и предложениями:

– Стартанули мы в четверг после работы с граммом твёрдого и двумя «Е»-шками в «ПирОги». Маман звонит в полдесятого: «Где сынуля?» А сынуля в объебосе. В «ОГАХ» Карась с Жаром отстрелились. У меня на кармане ствол рубасов, пять ноль твёрдого, полбокала пива и два пятьдесят на трубе. Я уже думал: х*ли делать? Домой баиньки надо – и тут Радугу встретил. Смотрю, Она ваще без глаз: зрак с рубль железный. Она вообще с быстрой тусни. Под феном, это для неё обычняк.

– Ну чё, – говорю, – Ра, фрик-энд устроим?

А Ра, она всегда мне нравится. Такая – мне по пояс, сиськи с ладошку и соски через футболку. Смотрю: её дубасит, аж дрэды на башке, ну это – трясутся такие, как колбаски. Ну я её цепляю и везу в «ШАНТИ». Там до трёх ебашит электро и техно, а потом на Кантиму на моторе. Ну я её на заднем сидении за пилотку затрогал. Смотрю: Радуга мокрая вся. Ну потом мою «Е» на двоих кинули и до утра трахались, как заведённые под диск «Рычагов», который в Киеве на Петровке подрезал. В обед одуплились, она на мне ещё децл попрыгала. Хватит, короче, говорю – всё равно не кончу. Она в душ. Потом – по биг-магу с колой и разбежались. Чувствую, батарейки садятся. Думаю, либо спать (а чё спать – уже два), либо афтерпати. Е*ашу три банки красного DEVIL’a c алко и через час уже в центре с Чаппой долблю полторы папиросы на двоих. У Чаппы всегда квалити, поэтому перехихикал один под плеер, потом, когда на хавку пробило, перебил свинтуса в обжорке на Братиславской, плюс – пиво, смотрю – выключает. Я две банки красного DEVIL’a – глаза из орбит уже лезут. Сердце х*ячит: думал, мобила на вибро в нагрудном кармане, а то, прикинь, – сердце. Это так было тогда, помнишь? В августе, помнишь? На даче у Непоганого? Где грибы с феном и «Е»-шками, помнишь? Там ещё был этот, который…

Мирослав Мотузный слушал это с тоской и омерзением, думал: «Я скот».

Мне 31 год. Я толст. Некрасив. Не богат. Я люблю выпить и пью. Я не люблю СПИДы и не врубаюсь в траву, но ем, нюхаю и курю. Моя печень чудом не разлагается. Мои почки больны. Я весь болен. Насквозь. У меня уже плохо с эрекцией. А через год будет ещё хуже. У меня запор сменяет диарею. Мне нравится «площадка», как у Гаана в конце восьмидесятых, и волосы мои коричневые от природы. Но на голове моей чёрные и белые пряди ниже ушей. Я сам убеждаю себя, что мне это идёт, и хуже всего, что мне ЭТО нравится.