– Та-ак, продолжайте, что же она вам ответила?

– Она была удивлена и сказала: «Я же тебя просила, чтобы ты больше ко мне не приходил. У меня есть муж и я боюсь его потерять». А я ей отвечаю: «Я пришел к тебе не для того, чтобы прелюбодействовать». Мне даже показалась, что она выглядела немного удивлённой и спросила: «Тогда для чего?» «А вот зачем», – ответил я и, выхватив стилет, размахнулся и ударил ее в самое сердце. Стилет был длинным и очень острым и легко прошел меж ее ребер, пронзив сердце и легкое. Она умерла, даже не пикнув, – добавил Рогожский и с виноватой улыбкой посмотрел на Воловцова. – Вы даже не представляете, как я страдаю!

– Простите, – немного опешив от услышанного, произнес Иван Федорович. – Согласно экспертного медицинского заключения, Анфиса Петрова умерла вследствие проломов, вдавлений и раздробления черепа, полученных от нанесений ударов топором…

– Вы меня не дослушали… Я же потом еще несколько раз ударил ее по голове топором, – как-то излишне уверенно и бодро промолвил Рогожский, что тотчас насторожило Воловцова.

– Зачем же вам нужны были все эти зверства, позвольте полюбопытствовать? – спросил Иван Федорович, не отрывая взгляда от капельки пота, медленно ползущей по виску собеседника.

– Потому что… я был очень зол на нее, – не сразу нашелся что ответить Рогожский.

– А сколько раз вы ее ударили топором? – вкрадчиво поинтересовался судебный следователь Воловцов, в голову которого стало закрадываться необъяснимое пока подозрение.

– Три, – ответил Рогожский и, похоже, увидев что-то на лице Ивана Федоровича, быстро поправился: – Нет, шесть раз… Хотя точно не могу сказать. Вы думаете, я колошматил ее по голове и считал все эти удары, полагая, что все это мне понадобится во время следствия?

«Ударов было девять», – хотел было сказать Иван Воловцов, но промолчал. Необъяснимое подозрение стало быстро перерастать в некую уверенность, что его собеседник просто «вколачивает ему баки»,^>5 как принято выражаться среди уркаганов^>6. Вот только заем ему это нужно?

– Хорошо, – внешне спокойно и даже где-то доброжелательно промолвил Иван Федорович. – А сколько раз вы еще использовали свой стилет?

– Еще два раза, – без запинки ответил Рогожский.

– Когда именно? – спросил Воловцов.

– Когда убивал обеих дочерей Анфисы, – последовал ответ.

– Как их звали, кстати? – быстро глянул на собеседника Иван Федорович.

– Тамара и Клавдия, – ответил Рогожский. – Вы даже не представляете, как я любил этих девочек! Они мне были, словно дочери. Боже, что я натворил! А как смотрела на меня младшая, когда я ее… – Рогожский горестно умолк и отвернулся.

На последние вопросы Рогожский ответил правильно и весьма убедительно, но чувство, что тот ему врет, не оставляло судебного следователя. Это ощущение усилилось, когда на вопрос Ивана Федоровича, где же стилет находится сейчас, Рогожский ответил, что выбросил его в Москва реку с Москворецкого моста. И тут же с готовностью добавил, что может показать место, с которого он бросал стилет.

Воловцов решил привести Рогожского на место преступления, в квартиру Анфисы Петровой, где судебный следователь собирался провести следственный эксперимент, иначе: проверить полученные данные вследствие допроса Рогожского путем воспроизведения обстановки и действий в процессе совершенного им (или не совершенного) противузаконного деяния. И стал подробно расспрашивать о том, где стоял он сам, где в это время находились жертвы. Каким образом он совершал свои злодеяния…

В результате следственного эксперимента Алексей Игнатьевич Рогожский не сумел правильно показать ни одно из мест, где происходило убийство Анфисы Петровой и ее детей, что протокольно зафиксировал участковый пристав Мещанской полицейской части надворный советник Покровский. Также Рогожский не смог правильно показать, где лежали деньги семьи Петровых и назвать их сумму.