Ленин, как говорил А.М. Горький, обладал «воинствующим оптимизмом материалиста» и всегда поддерживал Феликса Эдмундовича, хотя при удобном случае не упускал возможности поставить его на место.

Известен эпизод, который произойдет на заседании Совнаркома, когда уже вовсю будет бушевать красный террор. Дзержинский, как это было принято у него, пришел на заседание в грязных сапогах, в измятой гимнастерке…

У него, как утверждают современники, уже выработалась тогда неприятная манера смотреть – он как бы «забывал» свой взгляд на каком-нибудь человеке. Сидел и не сводил с человека стеклянных с расширенными зрачками глаз.

На том заседании Совнаркома обсуждался вопрос о снабжении продовольствием железнодорожников. Феликс Эдмундович заскучал и по растерянности «позабыл» взгляд своих стеклянных глаз на Владимире Ильиче.

Ленину это не понравилось. Дзержинский вообще после 30 августа сильно разонравился Ильичу.

Прищурившись, он чиркнул на листке: «Сколько, тов. Дзержинский, у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?»

Заложников тогда числилось по Москве 150 человек… Дзержинский эту цифру и написал на ленинской записочке, но, поймав на себе немигающий ленинский взгляд, засуетился, растерялся и дрожащей рукой дописал еще нолик. Получилось 1500 – цифра вполне внушительная.

От Ленина, разумеется, заминка Феликса Эдмундовича не укрылась.

Он все понял. Лукаво усмехнулся и, нарисовав возле цифры крест, перекинул записку назад. Сделано это было с чисто воспитательной целью – нечего врать главе государства.

Дзержинский посмотрел на крест возле цифры «1500», и на щеках его заходили желваки. Однако польский гонор заиграл в нем, и оправдываться Феликс Эдмундович не стал. Кивнув, он спрятал записку в карман, а потом встал и, ни на кого не глядя, вышел.

В.И. Ленин не стал торопить событий. Поставить начальника ВЧК на место можно было и на следующем заседании Совнаркома.

Каково же было удивление Ленина, когда он узнал, что ночью чекисты арестовали недостающих 1350 человек и всех, вместе с уже сидящими заложниками, расстреляли.

История эта стала известна членам Совнаркома.

– Произошло недоразумение, – говорила Л.А. Фотиева. – Владимир Ильич вовсе не хотел расстрела. Дзержинский его не понял. Владимир Ильич обычно ставит на записке крест, как знак того, что он прочел и принял, так сказать, к сведению[25].

На самом деле это Лидия Александровна не поняла ничего…

Шутить с Дзержинским, сросшимся, по словам В.Р. Менжинского, с ЧК, не следовало и товарищу Ленину.

Это понимали тогда в Совнаркоме все!

Впрочем, история эта произойдет год спустя, когда Ф.Э. Дзержинский уже срастется с ЧК, а тогда, 7 декабря 1917 года, только решался вопрос о назначении его во главе комиссии, и Ленин еще не мог знать, что из этого выйдет, но, как частенько бывало у Ленина, он сумел заглянуть в будущее.

Он усмехнулся и быстро написал на листке: «Назвать комиссию по борьбе с контрреволюцией – Всероссийской Чрезвычайной Комиссией при Совете Народных Комиссаров и утвердить ее в составе… Председатель т. Дзержинский»…

Как вспоминают очевидцы, обычно Ленин не стеснял себя на заседаниях Совнаркома никакими правилами.

«Прений никогда не слушал. Во время прений ходил. Уходил. Приходил. Подсаживался к кому-нибудь и, не стесняясь, громко разговаривал. И только к концу прений занимал свое обычное место и коротко говорил:

– Стало быть, товарищи, я полагаю, что этот вопрос надо решить так!

Далее следовало часто совершенно не связанное с прениями «ленинское» решение вопроса.

Оно всегда тут же без возражений и принималось»