– Други! Невеста моя – царица мира! Клянусь! Не в силах я противиться сладким чарам супружеской жизни, сам надеваю на себя оковы, но нынче я еще человек вольный. И не будь я пан Чаплинский, чтоб не побаловать себя напоследок. Старый черт Хмельницкий держит под замком столь прелестную кобылку, которую не увести у него и не объездить – значит принять на душу тяжкий грех! Кто поможет вашему товарищу в святом этом деле?
– Все как один! – гаркнул пан Комаровский, и все шляхтичи в который раз опрокинули кубки за дружбу.
– Как ту кобылку величают? – спросил у пана Чаплинского друг его ближний пан Дачевский.
– У свиней и имена свинские! Королеве дали имя – Матрена!
– Отнять Матрену!
– Перекрестить!
– Пусть будет Елена!
Так кричали перепившиеся друзья, и пан Чаплинский слушал их с пьяным усердием, а потом тряхнул оселедцем.
– Верно говорите! Отнять и перекрестить. И пусть будет Еленой. Чтоб язык мой, когда придет черед расточать ласки жене, ненароком не споткнулся на свинском имени. Заряжайте пистоли да ружья! Поехали.
8
Тимош ворвался в хату Карыха. Пусто. Аж зубами хлопец скрипнул из-за промашки своей.
– Да ведь он же у Гали Черешни!
Бежал, спотыкаясь: бессонная ночь, тяжелая выпивка – пудовые ноги.
– Карых! – крикнул у сеновала, не таясь.
Карых скатился к нему, делая знаки, чтоб унялся.
– Не ори! Родителей Галкиных разбудишь!
– В Суботове стреляют. Где твой самопал? Коня мне!
Стрельба гремела уже вовсю.
Не успел Карых сон с лица отереть, из хаты выбежал отец Гали, Остап Черешня.
– Что за пальба, хлопцы?
– У нас стреляют! Коня бы мне! Да хоть саблю какую.
– Галю! Оксана! Девки! – На улицу высыпали полуодетые дочери Черешни, все семеро. – Будите соседей. На Суботов напали. Седлайте моих коней, хлопцы.
Когда отряд прискакал на хутор, там уже все было тихо. Казаков встретил на крыльце сам Хмельницкий.
– Спасибо, соседи, что не оставили в беде.
– Да ты как будто и сам управился! – сказал Остап Черешня. – Уж не татары ли набегали?
– Пан подстароста с пьяных глаз. – Увидал Тимоша среди казаков: – Спасибо, сынку, что поторопился к отцу. Они, я думаю, ушли, завидев вас.
– Чего он хочет от тебя, Богдан?
– Пан Чаплинский-то? Хутор мой ему нравится. Хочет меня из дому выставить… Так-то, казаки. Уж такая теперь у нас жизнь. Приглянется поляку дом украинца, так того украинца – взашей… Езжайте, казаки, по хатам, солнышко взошло. Днем разбойники спят.
Рядом с отцом Тимош увидал татарчонка Ису с ружьем в руках. Понравился ему вдруг татарчонок.
9
В полдень Богдан Хмельницкий приехал в чигиринскую канцелярию. Предъявил грамоту на владение хутором Суботовом.
Канцелярист взял грамоту, прочитал и передал писарю:
– Перепиши грамоту в книгу. А ты, пан сотник, зайди через час. Все будет сделано.
И умен был чигиринский сотник, и хитер, недаром войсковым генеральным писарем его избирали, а тут не угадал, не почуял подвоха.
Вышел из канцелярии, сел на коня, раздумывая, где переждать час времени. Окликнули. С горящей бумагой в руке, держа бумагу вниз, чтоб горела лучше, облокотясь на косяк двери плечом, стоял пан Чаплинский.
Пока догадка подпаливала отупевший мозг пана сотника, грамота в руках подстаросты успела сгореть. Пан Чаплинский бросил черный скрюченный свиток на крыльцо, подождал, пока дотлеет, наступил на пепел ногой, растер и остаток смахнул с крыльца носком сапога.
– Лови свой привилей, пан Хмельницкий! И убирайся прочь с хутора. Эти земли пожалованы мне.
Хмельницкий шлепнул тихонько коня по шее.
– Я еду к судье, пан Чаплинский.
Подстароста заметил вдруг, что обе свои руки на пистолетах держит. Тихонько вздохнул, глядя в спину Хмельницкому.