– Саша, что ты говоришь? – ужаснулась мама.

– Что вижу, – мрачно ответил отец. – Ельцину Союз не нужен. Он его не удержит, даже вероятнее всего – развалит. Помяните мои слова, в следующем году СССР уже не будет.

– А что же будет? – удивился Жора.

– Не знаю, союзные республики отвалятся точно. Может быть, останется тройственный союз, Россия, Украина, Белоруссия.

– А Казахстан?

Отец помотал головой.

– Назарбаев с Ельциным не станет объединяться, они оба – удельные князья. Я боюсь, что Татары и Кавказ тоже отвалятся.

– Но зачем?

– Не зачем, а почему, – отец налил себе водки, – потому что в Конституции записано право наций на самоопределение. Эти козлы, – он кивнул на ГКЧП, вещающее с экрана, – власть не удержали, они дискредитировали партию. А это был единственный стержень, объединяющий народы. Когда исчезает интернационализм, расцветает нацизм. Они убили надежду, лишили общество цели.

Через пару дней после этого разговора отец принес большой оружейный ящик-сейф, и спустя еще месяц поставил в него два помповых ружья и карабин «Сайга», несколько коробок с патронами с картечью на крупного зверя.

– Мой дом, моя крепость. – Сказал Гарин старший. – Нас обворовало государство. – Добавил, он, имея ввиду реформу Павлова. – Но мы не можем позволить обворовывать нас и бандитам. Сын, я предлагаю продать дачу. Мы не спасем эту рухлядь. Впрочем, – он задумался. – Мы не будем ее продавать. Лучше я ее застрахую.

– Где? – удивился Жора.

– У Ллойда, я им недавно помогал открывать Московское представительство. Застрахую дачу на миллион долларов. Шучу, – добавил он, увидав круглые глаза сына. – Тысяч на сто фунтов. В общем, я займусь этим делом.

– А где ты теперь работаешь?

– Создаю адвокатскую контору «Гарин и сын»! – рассмеялся отец.

– Опять шутишь?

– Отнюдь. Я серьезен, как никогда. У нас с тобой по тридцать пять процентов участия, остальные еще у двух моих коллег. Сейчас раздолье для юристов. Суды завалены делами. Ты позвонил Бланку?

– Нет еще, я ж сегодня с суток. Завтра позвоню.

– Давай.

Отец действительно занялся страховкой древнего особняка, вызвал экспертов-оценщиков… Гарину до этого не было дела. Он жалел библиотеку деда, однако, вывозить ее было некуда.

Проснувшись утром следующего дня, он позавтракал, исполнил ежедневный тренировочный ритуал в течение часа и взял со стола визитку Бланка.

Тот снял трубку сразу. Жора представился.

– А, помню, помню. Отец твой говорил. Давай приезжай. Познакомимся. – Бланк все это выпалил за секунду. – Адрес на визитке есть. Жду к полудню. Раньше не надо, у меня обход.

Гарин сказал:

– Спасибо, я приеду, – и положил трубку. Даже по телефону он ощутил бешеную энергию Антона Семеновича.

Без десяти двенадцать Гарин запарковал Победу рядом с больницей, где работал завотделением Бланк.

Натянув халат в холле больницы, Жора прошел мимо вахтера, которому до врача или студента не было дела, он не пропускал наглых посетителей к больным.

На посту Жора спросил у медсестры, где кабинет заведующего, она показала: «Там, на двери бронзовая табличка».

Она не шутила. На обитой дерматином двери была укреплена бронзовая с чернением табличка с каллиграфической гравировкой: «Бланк Александр Семенович. к.м.н.», похожие можно было увидеть в начале века на дверях квартир в старой Москве и в Ленинграде.

Гарин глухо постучал в дерматин, сообразил, что вата глушит, и стукнул в табличку.

– Входите! Открыто!

Кабинет был что надо, с персональным санузлом, кушеткой для осмотра, огромным двухтумбовым столом, на котором красовались три телефонных аппарата с гербами на дисках – правительственная связь. Гарин знал, что в таких аппаратах есть защита от прослушивания.