Что мы имеем?

Из минусов: не понимаю, что происходит и как долго продлится сон.

Плюсы. Я жив, молод и у меня впереди тридцать лет жизни, я могу не наделать ошибок, распределить ресурс правильно, я знаю наперед знаковые события, например, скачки доллара, цены на рынке недвижимости, взлет биткоина, а так же дату своей смерти. Смогу ли я предотвратить глобальную катастрофу? Вряд ли. Но локальные катастрофы внутри семьи – вполне.

Минусы. Я живу в аду, где сутками напролет орет телевизор, переодеваться придется при бабушке и сестре, потому что даже туалета и ванной нет, все это в отдельно стоящих сараях на улице. Я подросток, соответственно, недееспособное бесправное существо, мне еще не выдали паспорт, потому повлиять на ситуацию будет сложно.

Как ни крути, плюсов больше. Я потер ноющую шишку, словно нажал кнопку, останавливающую поток мыслей. Надо попытаться успокоиться… А мысли все бежали и бежали. Табун «зачем я здесь» был растоптан мыслями о том, что случилось с Олей…

Оля только научилась ходить, она жива. В этой реальности еще ничего не случилось, мир цветет, благоухает и не догадывается, что умрет через тридцать лет, того моего мира еще не существует, но те, кого люблю, живут в моей памяти.

В кухне заскворчала сковородка, потянуло жареным, и толстый живот заскулил голодным щенком. Сейчас я способен сожрать больше, чем Павел взрослый. У меня булимия, мизантропия и вагон комплексов.

Господи, где тут у них коньяк? Нет у них коньяка, прячут от отца и деда. Ни тот, ни другой не курят, как же бедному мне снять стресс? Ну не объедаться же!

— Павлик, иди кушать, — позвала из кухни бабушка.

— Спасибо, ба, что-то не хочется.

Она высунула голову из кухни:

— Почему? Тошнит?

— Я просто не хочу.

— Если тошнит, надо ехать в больницу.

— Да нет же. Пора сгонять лишний вес. Суп съем, жареное – нет. Кстати, нет ли случайно квашеной капусты?

Бабушка проигнорировала мои пожелания и вынесла поднос с пирожками – пышными, с коричневой блестящей корочкой, поставила на мой стол. Они пахли так, что желудок взвыл и, как пишут в графоманских книжках, внутри у меня что-то сжалось.

— У тебя просто широкая кость, — ласково успокоила она.

Студентам – булочки, каждой бабушке – по прожорливому внуку.

— Убери, пожалуйста, — попросил я и соврал: – От запаха еды мне плохо.

Вроде поверила, забрала поднос, принесла тарелку супа, поставила, положила ложку и два огромных куска хлеба. Сейчас я понимал, что бабушка больше всего на свете хочет быть нужной, полезной и всячески нам угождает, порой перегибая палку, в детстве же ее опека казалась невыносимой.

Павлику-мне всегда хотелось есть. Я уселся, подвинул тарелку к себе… Нет, это не суп, это каша из макарон с кусочками моркови и волоконцами курятины. Выпив бульон, выловив морковь и курятину, я отнес тарелку в кухню, где бабушка забрала ее, разочарованно уставилась на макароны и с нажимом спросила:

— Не вкусно?

Хотелось закрыть рукой лицо. Ну сюр же! Напиши такое в книжке, все завопят «не верим». Нет! Это есть невозможно, и даже девяностые и дефицит продуктов – не оправдание. Тем более что моя семья ни в чем не нуждается, просто бабушка на всем экономит и огромную кастрюлю супа варит из одной куриной ноги.

— Вкусно. Просто не хочу.

 Она высыпала макароны в собачью миску и, надувшись,  отправилась в зал к телевизору.

Я окинул взором длинную кухню-столовую с дедовой кроватью под окном напротив входа. Здесь все комнаты замыкаются в круг. За шторкой возле кровати – тоже дверь, заставленная шкафом со стороны спальни.