Огнем отчаянья возобновилась;

И (странно мне), когда увидел ту,

Которую любил так сильно прежде,

Я чувствовал один холодный трепет

Досады горькой – и толпа друзей

Ликующих меня не удержала,

С презрением на кубки я взглянул,

Где грех с вином кипел, – воспоминанье

В меня впилось когтями, – я вздохнул,

Так глубоко, как только может мертвый, —

И полетел к своей могиле. Ах!

Как беден тот, кто видит наконец

Свое ничтожество и в чьих глазах

Все, для чего трудился долго он, —

На воздух разлетелось…

И я сошел в темницу, узкий гроб,

Где гнил мой труп, – и там остался я;

Здесь кость была уже видна – здесь мясо

Кусками синее висело – жилы там

Я примечал с засохшею в них кровью…

С отчаяньем сидел я и взирал,

Как быстро насекомые роились

И поедали жадно свою пищу;

Червяк то выползал из впадин глаз,

То вновь скрывался в безобразный череп,

И каждое его движенье

Меня терзало судорожной болью.

Я должен был смотреть на гибель друга,

Так долго жившего с моей душою,

Последнего, единственного друга,

Делившего ее земные муки, —

И я помочь ему желал – но тщетно —

Уничтоженья быстрые следы

Текли по нем – и черви умножались;

Они дрались за пищу остальную

И смрадную сырую кожу грызли,

Остались кости – и они исчезли;

В гробу был прах… и больше ничего…

Одною полон мрачною заботой,

Я припадал на бренные останки,

Стараясь их дыханием согреть…

О, сколько б я тогда отдал земных

Блаженств, чтоб хоть одну – одну минуту

Почувствовать в них теплоту. Напрасно,

Они остались хладны – хладны – как

презренье!

Тогда я бросил дикие проклятья

На моего отца и мать, на всех людей, —

И мне блеснула мысль (творенье ада):

Что, если время совершит свой круг

И погрузится в вечность невозвратно,

И ничего меня не успокоит,

И не придут сюда простить меня?..

И я хотел изречь хулы на небо —

Хотел сказать: …………….

Но голос замер мой – и я проснулся.

Я виноват перед тобою,

Цены услуг твоих не знал.

Слезами горькими, тоскою

Я о прощенье умолял,

Готов был, ставши на колени,

Проступком называть мечты;

Мои мучительные пени

Бессмысленно отвергнул ты.

Зачем так рано, так ужасно

Я должен был узнать людей

И счастьем жертвовать напрасно

Холодной гордости твоей?..

Свершилось! Вечную разлуку

Трепеща вижу пред собой…

Ледяную встречаю руку

Моей пылающей рукой.

Желаю, чтоб воспоминанье

В чужих людях, в чужой стране

Не принесло тебе страданье

При сожаленье обо мне…

Погаснул день! – и тьма ночная своды

Небесные как саваном покрыла.

Кой-где во тьме вертелись и мелькали

Светящиеся точки,

И между них земля вертелась наша;

На ней, спокойствием объятой тихим,

Уснуло все – и я один лишь не спал.

Один я не спал… страшным полусветом,

Меж радостью и горестью срединой,

Мое теснилось сердце – и желал я

Веселие или печаль умножить

Воспоминаньем о убитой жизни:

Последнее, однако, было легче!..

Вот с запада Скелет неизмеримый

По мрачным сводам начал подниматься

И звезды заслонил собою…

И целые миры пред ним уничтожались,

И все трещало под его шагами, —

Ничтожество за ними оставалось —

И вот приблизился к земному шару

Гигант всесильный – все на ней уснуло,

Ничто встревожиться не мыслило —

единый,

Единый смертный видел, что не дай бог

Созданию живому видеть…

И вот он поднял костяные руки —

И в каждой он держал по человеку,

Дрожащему – и мне они знакомы были —

И кинул взор на них я – и заплакал!..

И странный голос вдруг раздался:

«Малодушный!

Сын праха и забвения, не ты ли,

Изнемогая в муках нестерпимых,

Ко мне взывал, – я здесь: я смерть!..

Мое владычество безбрежно!.. Вот двое.

Ты их знаешь – ты любил их…

Один из них погибнет. Позволяю

Определить неизбежимый жребий…

И ты умрешь, и в вечности погибнешь —