– Хотел-с… – передразнил его старик. – Чего же не сделал?
– Обстановка-с… Страшно-с стало… Важное такое место, роскошное, можно сказать… Язык прилип в гортани.
– То-то же… Глуп ты, а еще писатель… А то имя.
Старик замолчал.
– Так что же делать теперь, Корнилий Потапович? – не произнес, а скорее простонал Вадим Григорьевич.
Корнилий Потапович не отвечал ни слова. Он сидел с закрытыми глазами.
XVIII
Благодетель
– Ты еще здесь? – открыл глаза Корнилий Потапович Алфимов.
– Я-с… Здесь… – с недоумением ответил Вадим Григорьевич, с томительным беспокойством ожидавший ответа на свой вопрос: «что делать?» и совершенно не подготовленный к заданному ему вопросу.
– Что же тебе от меня надо?.. Вексель я, если бы и хотел купить у тебя, не могу, так как его нет…
Алфимов указал снова рукою на оставшиеся на столе клочки бумаги.
– Что же, значит на него и управы нет, на Савина, на этого?..
– Как нет, управа есть, управа на всех найдется, но надо, чтобы были поступки… – докторальным тоном ответил Алфимов.
– Какие же к нему еще поступки надо?.. – заволновался Мардарьев. – Ежели к нему человек с документом приходит, а он документ в клочки, а человека за шиворот и на вылет…
– Чудак человек, ведь какой документ, да и какой человек… У иного человека и шиворота-то нет, ухватит он его и подумает, а другой, так весь один шиворот, толкай не хочу… Так-то…
– Что же, какой документ… Документ, как документ – вексель… Мне нет дела, что он украден у него, я третье лицо… – продолжал горячась Мардарьев, не поняв или не захотев понять намека Корнилия Потаповича о человеке-шивороте.
– Ну, какое же ты лицо… Ты совсем не лицо… Ха, ха, ха… – прервал его Алфимов и захохотал.
– То есть как не лицо, Корнилий Потапович?
– Так, ты один шиворот… Вот тебя за него взял да и…
Алфимов жестом показал, как выталкивают в шею.
– Вы все шутите. А мне не до шуток, – обиженно произнес Мардарьев.
– Не плакать же мне с тобою прикажешь… Лицо… Ха, ха, ха… – расхохотался снова Корнилий Потапович.
Вадим Григорьевич сидел совершенно уничтоженный и обиженный.
– Так что же, значит, теперь всему пропадать!.. – после некоторой паузы воскликнул он.
В этом восклицании слышалось неподдельное отчаяние.
– Как же ты это в толк взять не можешь?.. – вдруг, сделавшись серьезным, заговорил Алфимов. – Коли вексель этот безденежный, коли об этом по начальству заявлено своевременно… опять же находится в таких подозрительных руках… Ведь на тебя кто ни посмотрит, скажет, что ты этот вексель как ни на есть неправдой получил, и денег за него не давал… потому издалека видно, что денег у тебя нет, да и не было…
– Ну, как не было…
– Деньги, брат, у того только есть, кто им цену знает, а ты хоть сотню тысяч имей, пройдут между рук, как будто их и не было… А ты им цены не знаешь… Принес ты мне намеднись этот самый вексель, учти за три тысячи, я отказал; за две, говорил, я говорю не могу; бери за тыщу… Так ли я говорю?
– Так-с…
– Так-с… – передразнил Алфимов Мардарьева. – А ведь ты не знал, что вексель этот с изъяном?
– Не знал, видит Бог не знал…
– Верно… А если бы ты цену деньгам знал, уступил ли бы ты четыре тысячи за три и даже за тыщу?.. А?..
Корнилий Потапович остановился и вопросительно поглядел своими бегающими глазами на Вадима Григорьевича. Тот молчал.
– Кабы ты не спешил сбавлять цену, да был бы человек по виду пообстоятельнее, да не знал бы я тебя, кто ты есть таков, может я три с половиной тыщи тебе за этот вексель дал, да теперь сам попался, вот оно что…
– Это вы, Корнилий Потапович, правильно… Горяч я-с… Мне сейчас вынь да положь… Сам виноват, каюсь…