Плотнее запахнув накидку, Энни продолжила путь. Она унаследовала коттедж на тех же условиях, на каких он достался Марии. Ей следовало прожить на острове два полных месяца, в противном случае домом завладела бы семья Харп. Но, в отличие от матери, Энни терпеть не могла Перегрин-Айленд. Впрочем, ей все равно больше некуда было идти. Если не считать побитого молью дивана в кладовке кофейни, где она прежде подрабатывала. Из-за болезни матери и последовавшей за ней пневмонии, от которой Энни еще не успела полностью оправиться, ей не удалось сохранить ни одну из своих работ. У нее не осталось ни сил, ни денег на поиски другого жилья.

Когда она поравнялась с замерзшим болотом, ноги уже отказывались держать ослабевшее тело. Энни пыталась отвлечься, издавая потусторонние стоны и упражняясь в замогильных подвываниях. Довольная собой, она едва не рассмеялась. Может, она и никудышная актриса, но искусная чревовещательница.

Тео Харп ничего не заподозрил.

Пробудившись на второй день, Энни уже не испытывала прежнего глухого отчаяния. У нее была вода, электричество и дом, хоть и холодный, но вполне пригодный для жилья. Накануне из беседы с Букером, словоохотливым мужем Барбары Роуз, Энни узнала, что о возвращении Тео Харпера судачил весь остров.

– Смерть его жены – настоящая трагедия, – вздохнул Букер, благополучно разрешив все бытовые проблемы Энни. Он показал ей, как запускать генератор, объяснил, как уберечь трубы от замерзания, и научил экономно расходовать пропан. – Мы все искренне переживали за Тео. Парень, конечно, со странностями, но он проводил здесь каждое лето. Вы читали его книгу? – Энни чертовски не хотелось признаваться, что читала, поэтому она лишь уклончиво пожала плечами. – От этой книжки мою жену мучили ночные кошмары почище, чем от романов Стивена Кинга, – признался Букер. – У молодого Харпа богатое воображение. Не представляю, как можно такое выдумать.

«Санаторий», мрачный, перегруженный жестокими сценами роман о лечебнице для душевнобольных преступников представлял собой тошнотворный сплав ужастика и фантастики. Пациентов больницы, в особенности тех, кому доставляло удовольствие мучить своих жертв, отправляли в прошлое. У Энни эта книга вызвала лишь отвращение. Благодаря бабушке, учредившей трастовый фонд в пользу внука, Тео не нуждался в деньгах. Ему не было надобности зарабатывать на жизнь писательством, и от этого его сомнительное творчество в глазах Энни выглядело еще более предосудительным, хотя состряпанная им книжонка и стала бестселлером. Должно быть, теперь он трудился над продолжением «Санатория», и этот опус Энни уж точно не собиралась читать.

После ухода Букера она распаковала продукты, купленные еще на материке, проверила, все ли окна закрыты, придвинула к двери стальной журнальный столик, легла и провалилась в сон. Проспав двенадцать часов, она проснулась, как всегда, от кашля, с мыслями о деньгах. Энни погрязла в долгах, тревога не оставляла ее ни днем, ни ночью. Лежа под одеялом, уставившись в потолок, она попыталась придумать какой-то выход.

Когда Марии поставили смертельный диагноз, та впервые за много лет вспомнила о дочери, и Энни тотчас пришла на помощь, а позднее без колебаний бросила работу, чтобы не оставлять мать одну.

«Как вышло, что я воспитала такого робкого, боязливого ребенка?» – недоумевала Мария в молодости. Но к концу жизни ее начали терзать страхи, она цеплялась за дочь, страшась одиночества, умоляла не бросать ее.

Энни потратила все свои скромные сбережения, оплачивая аренду роскошной квартиры Марии в Манхэттене, чтобы матери не пришлось съехать, а потом впервые в жизни воспользовалась кредитом. Энни покупала разнообразные травяные снадобья, которые как будто бы приносили матери облегчение (по крайней мере так та уверяла), заказывала новые книги – источник творческого вдохновения Марии и особую еду, позволявшую больной избежать потери веса.