После сражения Левальд отступил на правый берег реки Прегель, очистив городок Велау и открыв русским дорогу на Кёнигсберг. Однако русский авангард генерала Сибильского преследовал немцев столь вяло, что 21 августа пруссаки снова заняли Велау.

27 августа на Военном совете русской армии было решено отступить на зимние квартиры в Тильзит. Это движение русской армии носило характер поспешного отступления, во время которого была брошена часть обоза и уничтожены «запасы вооружений».

Кстати, именно в этот день, 27 августа, до Петербурга дошла весть о победе под Гросс-Егерсдорфом. На следующий день в 4 часа утра жители Петербурга были разбужены салютом из 101 артиллерийского выстрела. Весть же об отходе Апраксина шокировала дворы Петербурга, Вены и Парижа. Что же произошло?

Апраксин оправдывался, указывая на усталость армии от непрерывного движения, четырехнедельные дожди, размывшие дороги, болезни солдат и офицеров, изнуренность конницы, проделавшей дальний путь с Украины, и, наконец, недостаток в провианте и фураже.

Однако в Петербурге подозревали иное. 8 сентября, в праздник Рождества Богородицы, Елизавета Петровна во время службы в царскосельской церкви внезапно почувствовала себя плохо. Она вышла из церкви на свежий воздух, но, не пройдя и нескольких шагов, без чувств упала на землю. Лекарь пустил ей кровь, но привести императрицу в сознание удалось лишь через два часа. Все это время она лежала у церкви на глазах многочисленной толпы. Но и придя в себя, императрица еще несколько дней не могла говорить, поскольку во время приступа сильно прикусила язык.

Понятно, что в такой ситуации Апраксину наступать на Кёнигсберг было глупо. В случае смерти императрицы события могли развиваться по двум сценариям. В первом законный наследник Петр Федорович[51] всходит на престол и прекращает войну со столь любимым им Фридрихом. Понятно, что про 100 тысяч франков Марии Терезии никто в Петербурге и не пикнет. По второму сценарию – ненавидевший наследника канцлер Бестужев-Рюмин устраивает государственный переворот и возводит на престол трехлетнего сына Петра Федоровича Павла при опекунстве (регентстве?) его матери Екатерины Алексеевны. В этом случае Бестужев требует вернуть войска в Россию.

Скорей всего, Апраксин и понадеялся на второй сценарий, приказав отступать. Замечу, что фактическое отступление началось 15–16 сентября, то есть через неделю после приступа у Елизаветы Петровны.

Париж и Вена высказали свое возмущение отступлением Апраксина. В ответ русский посол в Вене Кейзерлинг заявил протест против притеснений православных сербов в Австрии: «1) В 1754 году в Кроации и прочих областях публиковано, чтоб все, исповедующие греческий закон оставили его и приняли римско-католическую веру, в противном случае будут осуждены на виселицу и четвертование. 2) Греческий закон, и исповедующих его поносят самым бесчестным образом, называют их неверными и отпадшими; но так называют язычников, а не людей, верующих во Христа и Его апостолов. 3) Командующий в Кроации, Далмации и Трансильвании граф Петацы отнял у греческих прихожан Архангеломихайловский монастырь, отчего воспоследовало, 4) что сербы лишены исповеди и св. причастия и принуждены жить в отчаянии. 5) Неуважение к святейшим вещам простирается так далеко, что некоторые католики во время освящения св. евхаристия в греческих церквах влезают на алтарь и делают всякие непристойности, а в кадильницы кладут вовсе не благовонные вещи. 6) Службу Божию часто останавливают, приходят в церкви с заряженными ружьями, стреляют и, таким образом, заставляют прихожан покидать храмы. 7) Оскверняют храмы, позволяя себе в них такие дела, которые и в законных супружествах не дозволяются. 8) Стараются всякими мерами привлечь православных к принятию унии; те, которые непоколебимы в своем законе, принуждены оставить жен, детей, имение или подвергнуться смертной казни как государственные преступники»