Они задержались еще на некоторое время, потому что Геринг хотел встретиться с одним только что доставленным во дворец арестованным. Им оказался принц Август Вильгельм, его старинный приятель Ави, который вступил в ряды СА, решив доказать свою преданность национал-социализму, и фигурировал в планах Рёма по реорганизации правительства. «Где ты разговаривал с Карлом Эрнстом в последний раз?» – спросил его Геринг. «По телефону», – ответил принц. «О чем вы говорили?» – «Эрнст просто хотел попрощаться со мной перед отъездом за границу». – «Тебе повезло, что ты сказал правду», – сухо произнес Геринг и зачитал принцу запись разговора. «Рад, что ты решил на несколько дней уехать в Швейцарию!» – сказал затем Геринг принцу, смотревшему на него с недоумением. «Я когда-нибудь говорил тебе, что у тебя самая глупая в мире голова? Уходи отсюда и помалкивай!» – дружелюбно добавил Геринг на прощание. Таким образом, принц вышел из вертепа на Лейпцигерплац свободным, но спасла его вовсе не его невиновность. Просто Геринг правильно оценил ситуацию: нельзя расстреливать представителя рода Гогенцоллернов, каким бы глупым принц ни был.

Во второй половине дня великий организатор чисток отправился в Министерство пропаганды, желая сделать заявление для прессы. Гизевиус находился там, позже он так описал эту сцену: «В зале царила ужасно напряженная обстановка. Я видел лица этих великих редакторов. На них отражались любопытство, недоумение, коварная радость, озабоченность и ужас поочередно. […] Приехал Геринг. Он был в парадном мундире. Геринг не просто шел: он промаршировал к трибуне и поднялся на нее с величественным видом. Сделав продолжительную паузу, которая произвела сильное действие, он слегка наклонился вперед и опустил и снова поднял глаза, словно боялся того, что намеревался обнародовать. Он, несомненно, разучил перед зеркалом эту нероновскую позу. Потом Геринг сделал заявление. Произнес его он печальным голосом, как профессиональный распорядитель на похоронах. Заявление было путаным: путч Рёма, сексуальный разврат, волнения в стране, реакция, государственная измена, вторая революция, суровое наказание, милосердие фюрера. Шлейхер вошел в заговор с некой иностранной державой. В момент ареста он пытался сопротивляться, и это, “к несчастью”, стоило ему жизни. О Штрассере Геринг не упомянул. Как и об убийстве личного секретаря фон Папена. Когда он снова заговорил о Рёме, всем стало ясно: того больше нет в живых. […] Самым интересным пунктом заявления Геринга оказался не намек на “больных людей”, чьи пагубные наклонности были элементом социальной коррупции, а то, что фюрер, проводивший в этот день “краткий судебный процесс” в Висзее, приказал ему несколько дней назад по его указанию “нанести удар”. А потом прозвучала наполненная особым смыслом фраза: “Я расширил границы моей миссии”. Из чего стало ясно, что Геринг не ограничился приказом стрелять по руководству путчистов из числа членов СА, а по собственной инициативе нанес удар по “вечно недовольным”».

Среди них, разумеется, оказался Грегор Штрассер, которого в конце концов гестаповцы арестовали во второй половине дня, доставили в свою штаб-квартиру на Принц-Альбертштрассе и бросили в подземную камеру номер 16. Там он провел долгие двенадцать часов, потом в камеру вошли трое эсэсовцев и расстреляли его в упор. Изрешеченный пулями Штрассер был еще жив, и тогда Гейдрих произвел контрольный выстрел. А тем временем пришла ночь, но расстрелы в концлагере близ Лихтерфельде не прекратились: они продолжались при свете автомобильных фар…