Однако следует отметить, что ни любовь, ни дела не смогли освободить капитана Геринга от зависимости от политики. Хотя и держался на расстоянии от берлинского представительства НСДАП и не ввязывался в ссоры между Грегором Штрассером и Йозефом Геббельсом[65], новым гауляйтером партии в Берлине, он, тем не менее, не отказался от намерения снова занять один из руководящих постов в партии. Более того, у него появились очень конкретные честолюбивые планы накануне предстоявших выборов в рейхстаг. И в связи с этим в начале марта 1928 года он приехал в Мюнхен. «Помню, – написал в мемуарах Эрнст Ганфштенгль, – что на улицах лежал снег, когда мы вместе шли для решающего разговора в направлении Тирштрассе, где Гитлер продолжал снимать свою маленькую квартиру. Геринг долго уговаривал меня пойти вместе с ним, но я предпочел не делать этого. Только позже я узнал, что у них с Гитлером состоялось бурное выяснение отношений и что Геринг в ультимативной форме заявил фюреру: “Нельзя так обращаться с человеком, который получил две пули в живот[66] у Фельдхернхалле. Либо вы включаете меня в список кандидатов на выборах в рейхстаг, либо мы навсегда расстаемся врагами!”». Отто Штрассер утверждал, что Геринг якобы сказал: «Либо я становлюсь депутатом, либо подаю в суд иск к партии о выплате мне компенсации за ранение, которое я получил девятого ноября».

Действительно, Геринг мог пригрозить потребовать через суд возмещения всех средств, которые он потратил в интересах партии начиная с 1922 года. Этот аргумент сам по себе прозвучал достаточно убедительно для фюрера, которому хронически не хватало финансов. Но тут были еще более важные причины: позиции национал-социалистской партии на севере страны были довольно слабыми, братья Штрассеры доставляли ему множество хлопот со своей концепцией перехода национал-социализма исключительно на социалистические позиции. НСДАП не пользовалась практически никаким влиянием среди представителей промышленности, в финансовых кругах, в среде аристократии и в высшем буржуазном свете. А Гитлер прекрасно знал, что Геринг завязал обширные связи за очень короткое время. По большому счету, такой человек, несомненно, мог быть более полезен внутри партии, нежели вне ее. Это все и решило: Гитлер пообещал лично проследить за тем, чтобы имя Германа Геринга было вписано под седьмым номером в предвыборный список НСДАП[67].

«Не знаю, получится ли это у Геринга!» – сказал фюрер своим приближенным с завистью и неуверенностью в голосе одновременно. Но бывший летчик-истребитель и предприимчивый делец заставил умолкнуть всех скептиков: в течение по меньшей мере двух последовавших месяцев политика на его шикарных берлинских приемах затмила дела. Кроме того, Геринг открыл в себе талант оратора, и теперь он покидал светские салоны, для того чтобы произносить зажигательные речи в пивных залах и в берлинских районах Далем и Панков. Его риторика с точностью воспроизводила риторику Гитлера: та же агрессивность, то же возмущение, те же ругательства и та же жестикуляция. Но Геринг добавил к этому юмор, фамильярность и местный диалект. Что же касалось регистра, кандидат в депутаты полностью копировал степень высоты и силу голоса своего кумира, умело играя на опасениях слушателей перед инфляцией, голодом, безработицей и коммунистами и на их ненависти к французам, полякам, евреям, к правительству, к демократии и к капиталистам. Метод оказался безупречным, принеся успех. Карин, когда наконец приехала в Берлин 15 мая, отметила, что муж просто нарасхват и «ужасно занят».