Эжен Пьер Луи де Лебель не видел особого смысла соблюдать формальности, когда они с Гароном оставались вдвоём.

Они четверо – Вержиль, Эжен, а вместе с ними принцы Клод Раймон Ламот и Фабрис Анж д`Омур, знали друг друга много лет. Ещё тогда, когда никто и не предполагал, что один из них наденет августский венец, все четверо проводили вместе ночи и дни, вместе охотились и вместе пили вино.

Теперь, когда с тех времён минуло уже более десяти лет, пути всех четверых разошлись. Вержиль стал августом, так что Клод и Фабрис порядком перед ним робели. Вержиль раболепства не любил, и потому ему с каждым годом становилось с ними всё тяжелей.

К тому же у Фабриса появилась семья, у Клода – выезд первосортных лошадей, и в конюшне он, как правило, торчал весь день, поглаживая и расчёсывая своих жеребцов.

И только в жизни Эжена за прошедшие после войны годы не изменилось почти ничего. Он был всё так же строен, как и в двадцать лет, спина его оставалась такой же прямой, и только под глазами прибавилось морщин. Он не женился и не завёл детей, хотя придворные дамы и поглядывали ему вслед с тоской. Всё, на что хватало Эжена – это несколько дней. Женщины надоедали ему в тот же момент, когда он получал над ними полный контроль.

У него не прибавилось ни ума, ни друзей, зато и терять было нечего – и потому Эжен так и не узнал, что такое страх перед людьми или страх потерь.

– Я не об этом, – Вержиль усмехнулся и легонько толкнул друга в плечо, в очередной раз за вечер нарушая этикет, словно силился доказать самому себе, что пропасти, пролёгшей между ними – нет. – Я об этой северной пташке.

Эжен взмахнул напоследок шпагой и провёл кончиком пальца по лезвию, проверяя, не затупилось ли. Затем тоже бросил оружие на стойку для мечей и подошёл к окну, из которого открывался чудесный вид на партер.

– Скажу, что вы с ней ещё намучаетесь, монсеньор. Девчонка не так проста, как хотели бы того вы или Рудольф. Она доставит много проблем.

– Опять не то, – поморщился Гарон. – Я спрашиваю, что лично ты о ней думаешь. Как тебе кажется… В постели она так хороша, как шуршат языки придворных дам?

Эжен надломил бровь и насмешливо посмотрел на него.

– Очень странный вопрос, монсеньор. Уж не влюбились ли вы в неё?

– Я – нет, – твёрдо ответил Гарон. – А ты? – с тенью надежды в голосе спросил он.

– Помилуйте, да что тут может понравиться? Я пока не так далеко зашёл в искусстве любви, чтобы возбуждаться при виде мертвечины.

Гарон прокашлялся и отошёл в сторону. Взял со стойки одну из шпаг и покрутил в руках, разглядывая эфес.

– А скажи мне вот что, мой дорогой друг… – задумчиво произнёс он. – Не знаешь ли ты, как потерял руку наш дражайший граф де Флери?

Теперь уже Эжен прокашлялся и покраснел.

– Вам известно, мессир, я не люблю лишних жертв.

– Зато вы любите чужих жён, месье де Лебель.

Эжен склонил голову.

– Прошу меня простить, монсеньор, но вы же не собираетесь ставить мне это в вину?

– Допустим, что нет. Но как быть с маркизом де Лонгли?

– Простите, мессир, но тут уж точно я ни при чём! Он набросился на меня, даже не разобрав, что я делал у него…

– В спальне у его младшей сестры, месье.

Эжен промолчал. Отвернувшись к окну, побарабанил пальцами по краешку рамы.

– У меня такое чувство, – сказал он медленно и задумчиво, – что вы, мессир, пытаетесь мне угрожать.

– Разумеется, нет. Я лишь хочу дать вам возможность оплатить долги.

– Долги?

– И не думайте, что я не о них знаю.

– Простите, мессир, если желаете дать мне возможность оплатить долги, вам лучше выписать мне из вашей казны полмиллиона лир. Этого с лихвой хватит— да к тому же окупит моё содержание на год вперёд.