– Может, и так… – пробормотала Девина со вздохом.

– Гордец небось был, – продолжал старик. – Что ж, довольно обычный грех. Бывают и хуже. Хотя его и хорошим семьянином трудно было назвать – теперь-то вспоминаю. Отдал своего сына в ту самую школу, а сам время от времени бросал семью и уходил куда-то на чуток. Из-за этого ему все время приходилось искать новую работу. Сдается мне, моей матери было что по этому поводу сказать. Конечно, она такого не одобряла. – Сапожник хохотнул. – Никогда не видел, чтобы мой отец отдыхал от своей работы или от нас, вот что я тебе скажу. Моя мать такого бы не потерпела.

– Немногие из женщин потерпят, – пробормотала Девина. Но куда же дед уходил, когда на время бросал свою семью? И как долго отсутствовал?

А старый сапожник вдруг добавил:

– Я туда возвращался десять лет назад. И никто ни слова о них не сказал. Да и тебя я совсем не помню.

– Мой отец уехал оттуда, когда мне было тринадцать. После смерти матери мы переехали на север.

– А… тогда понятно, – кивнул старик. – А больше я тебе ничего рассказать не могу. Как я и говорил, не так уж хорошо я их знал.

Девина невольно вздохнула. Ох как ей хотелось, чтобы мистер Джейкобсон с ее отцом были добрыми друзьями: тогда бы он многое мог ей рассказать. Но увы…

– Благодарю вас за то, что вы рассказали мне все, что помните, – сказала девушка. – Было приятно услышать о моем дедушке и об отце в дни его молодости.

Сапожник снова взялся за молоток.

– Так ведь это нетрудно. – Он пожал плечами. – И скажи дураку Хьюму: пусть придет и закажет себе сапоги. Те, в которых он ходит, никуда не годятся.

– Передам.

Девина попрощалась и вышла на улицу. Как бы там ни было, но она все-таки нашла хоть какие-то полезные сведения. Возможно, что ее деда называли бароном из-за его манеры держаться, но возможно также и то, что речь шла о его прошлом, известном тем, кто привез его в те места. Это, конечно, не много, но все же гораздо больше, чем она рассчитывала узнать во время этого визита.

Мысленно улыбнувшись, Девина зашагала в сторону дома.

Окликнув Эрика, Страттон галопом пустил коня по парковой дорожке. Эрик остановился и, поджидая приятеля, вдруг заметил, что следом за ним скачет Лэнгфорд.

– Странно видеть тебя тут в такую рань, – сказал Страттон. Его конь фыркнул и негромко заржал. – Я думал, ты застрянешь на одной из своих встреч.

– Денек холодный, но ясный, а мне необходимо проехаться верхом, чтобы прочистить мозги, – ответил Эрик, повернув на соседнюю дорожку, когда их догнал Лэнгфорд.

Пристроившись справа, Страттон сказал:

– Если мы с Лэнгфордом отрываем тебя от важных размышлений…

– Прочистить мозги – это значит хотя бы на время забыть о важных размышлениях, – перебил Эрик.

Он отправился на верховую прогулку, чтобы не думать о шотландской женщине, пытавшейся завладеть его землей.

– А я-то думал, тебя одолевают столь важные мысли, что ты просто не можешь забыть о них, – заметил Страттон.

– Нет у меня таких проблем, – пробурчал Эрик.

– Неужели? – улыбнулся Лэнгфорд.

Эрик взглянул на него и снова повернулся к Страттону. Оба держались слишком уж непринужденно – явно умышленно. «Будь я проклят, если поделюсь с ними своими мыслями», – подумал Эрик.

Через некоторое время все трое повернули к небольшому озеру. И Страттон вновь заговорил:

– Мы не видели тебя последние несколько дней, но Клара сказала, что ты приходил к ней с визитом. Значит, в отшельника не играешь.

– Я никогда не изображал отшельника, – проворчал Эрик.

Отшельничество означало полный уход от людей, а также – самоотречение. Он не стремился ни к тому ни к другому, хотя случалось, что ему не очень-то хотелось общения.