Свет в зале зажёгся, и публика, уважительно покрякивая, вразвалку двинулась к выходу.

– Ты мне испортил всё удовольствие, – вставая, с холодным бешенством сказала Служкину Кира.

Служкин только стонал и держался за голову, волоча ноги.

Они вывернули из-за угла кинотеатра на площадку. Уже совсем стемнело – по-осеннему густо, мглисто, неровно. Синий неоновый свет передней стеклянной стены кинотеатра выпукло и однотонно выделял ряд блестящих автомобилей, похожих на клавиши рояля.

– Вон наш экипаж. – Служкин кивнул на будкинскую «Вольво».

Кира неохотно взяла Служкина под руку.

И тут из темноты возле машины появилось пятеро каких-то типов. Трое остановились в стороне, один подошёл к капоту, а ещё один сунулся в открытое окошко, где светилась багровая искра сигареты Будкина. О чём была беседа, никто не слышал, но тип у дверки полез в окно рукой, чтобы открыть машину. Второй тип по-хозяйски уселся на капот.

Через мгновение тот парень, что лез в машину, вдруг растопырил руки, словно восклицая: «Да ба-а!..», – и задом сел в грязный газон. Дверка открылась, Будкин вылез и деловито съездил снизу в челюсть седоку на капоте – тот, мелькнув подошвами, кувыркнулся на другую сторону. От троицы отделился ещё один боец, который добежал до Будкина, а потом резко развернулся и поковылял прочь. Он скрючился, выпятив зад и обеими руками скомкав в горсть штаны в паху – так отжимают плавки купальщики, не желающие раздеваться. Через миг вся компания исчезла в кустах.

Кира присвистнула и сощурилась, разглядывая Будкина.

– За что бился? – подходя, спросил Служкин.

– Парнишки номером автобуса ошиблись, – пояснил Будкин.

– Знакомься, старый пень: это Кира, моя… м-м… коллега.

– Очень приятно. – Будкин сдержанно приложился к ручке Киры.

– Ну, гони к цыганам, – распорядился Служкин.

– Я бы покаталась, – нейтрально заметила Кира.

– Э-э… – озадачился Служкин. – Я же отец семейства, народный учитель… Мне домой надо.

– А мне не надо.

Они втроём замолчали. Будкин грустно поглядел на Киру, тяжко хехекнул и отошёл в сторону покурить.

– Ты что-то хочешь спросить? – поинтересовалась Кира у Служкина.

– Да, в общем, нет, – подумав, сказал Служкин и открыл перед ней переднюю дверку.

Который год подряд первый тонкий, но уже прочный зимний снег лёг на землю в канун служкинского дня рождения, и Служкин, проснувшись, вместе с диваном поплыл в иглистое белое свечение, такое яркое и неожиданное после тёмных и тяжёлых красок поздней осени.

Прямо с утра началась подготовка к празднеству. Надя сердито застучала на кухне ножом. Служкин на четвереньках ползал под кроватью с пылесосом. Пуджик, раздувшись огромным шаром, сидел в прихожей на полке для шапок и шипел на пылесосный шланг. Тата за письменным столом старательно черкала в альбоме цветными карандашами.

Потом Служкин носился из кухни в комнату с тарелками. Пуджик, напевая, в своём углу пожирал обильные селёдочные обрезки от салата, а Тата пыталась повязать ему на хвост свой бантик.

– Не понимаю, зачем каждый год устраивать такой кутёж? – недовольно ворчала Надя, шинкуя морковь. – Ладно бы ещё дата была круглая!.. А так?.. Лишь бы нажраться.

– Встреча с друзьями – это способ выжить, а не выжрать.

– Нашёл друзей! Ладно Будкин, он всё равно припрётся. А зачем с ним Рунёва? Невежливо тащить с собой подругу, пока она не стала женой. И Колесниковых тоже зачем позвал? Они разве звали тебя на свои дни рождения? Ветке главное напиться, а муж её вообще дурак, куда он нужен? Тем более они с сыном придут…

– Ну не ругайся хоть сегодня, – примирительно попросил Служкин.