– Я этого малявку никогда в жизни не видел! – грохочет он. – Похоже, он рассчитывал на халяву, но ошибся дверью. А теперь сочиняет отмазку.

Халяву? Ладно, допустим, мой немецкий не так хорош, как я думал. Я вообще не понимаю, о чём это он. Седовласый хмурится.

– Ну? – спрашивает он меня. – Так и было?

– Чё?

– Халявы захотел? То есть смыться не заплатив?

Я качаю головой:

– Конечно нет. Я же сказал – этот тип вчера напал на меня. Вскоре после того, как я заказал в вашей службе доставки пиццу. Поэтому я сегодня и пришёл. – Я выпрямляюсь, стараясь придать взгляду решительности. – Я требую объяснений!

Вместо объяснения Седовласый, положив руки мне на плечи, таращится на меня сквозь тёмные стёкла солнцезащитных очков. Его глаз не видно, но под его взглядом мне всё же становится очень жарко. Знаю, это звучит безумно, но мне кажется, что я слышу в голове его голос, и говорит он на непонятном языке. Сперва тихо, а затем всё громче и громче, пока голова не начинает гудеть. Я вырываюсь, разворачиваюсь, выпрыгиваю из комнаты и мчусь из ресторана на улицу. Только бы подальше отсюда!

– Ты мне не веришь, да?

Я вздыхаю. Хильда сидит на полу у моей кровати, и если она вскинет брови ещё немного, они уже срастутся с волосами. А чего я ожидал? Ну, если честно, – что она хоть немного мне поверит. Самую малость. Она здесь единственный человек моего возраста, по крайней мере чисто внешне. Отцу я на всякий случай об этой истории рассказывать не стал, потому что если папа начнёт волноваться, каникулы, с большой вероятностью, станут ещё скучнее – ведь мне придётся проводить их, не отходя от него ни на шаг. Хильда, разумеется, не волнуется, она просто считает меня психом.

– Э-э-э… ты, значит, заходишь в эту пиццерию и обвиняешь совершенно посторонних людей в том, что они вчера на тебя напали? А потом сваливаешь оттуда, только услышав у себя в голове голоса? – Вот оно: брови у Хильды доползают до самых волос. – Боже-боже, смотри не рассказывай больше никому эту историю, не то в два счёта в дурдом загремишь. – Она зло хихикает. – Хотя уж там-то всякие верзилы и великаны в тёмных очках тебя точно не достанут.

– Хильда, говорю тебе: тут что-то не так. И я выясню что! У меня уже есть план: мы будем наблюдать за объектом, а когда верзила и оба других молодчика появятся, мы их сфотографируем и пойдём в полицию. Ты ведь у меня свидетельница, и мы их возьмём!

Хильда закатывает глаза:

– Объясняю в последний раз: вчера наверняка произошло дурацкое недоразумение, не имеющее ничего общего с твоей пиццей. И прекрати доставать безобидных граждан. Я уж точно тебе в этом помогать не стану. Если тебе скучно, давай сходим в кино или, на худой конец, разузнаем про летнюю программу скаутов. Но я не собираюсь вместе с тобой выставлять себя на посмешище, отправляясь в полицию с какими-то размытыми фотографиями.

Секундочку, да ведь Хильда ведёт себя так, словно вчера вовсе ничего не случилось! Столь сильное сопротивление кажется уже почти подозрительным. Ощущение, что Хильда знает больше, чем говорит, только усиливается. Может, стоит сейчас заткнуться и в ближайшие дни просто делать своё дело? Чтобы она не ставила мне палки в колёса, если как-то замешана в этой истории.

– Хорошо, возможно, ты права, – смягчаю я ситуацию. – Конечно, я не хочу выглядеть смешным. Наверное, я ещё немного не в себе из-за разницы во времени, и мне нужно отвлечься. Кино – прекрасная идея! А может, ты слышала что-нибудь о лазертагах?

Хильда улыбается:

– Ясное дело. Давно мечтаю как-нибудь сыграть. Сделаем, обещаю. И даже знаю где.