Однажды Данила ударил Павла оглоблей по руке так сильно, что она стала опухать. Мать Татьяна Семеновна встала между ними, Данила и ее ударил по лицу так, что изо рта у нее пошла кровь. Прибежавшая бабка кричала:

– Зарежь этого сопливого коммуниста!

Мать Павла Татьяна в ходе суда против убийц ее детей показала:

Не могу не отметить и того, что 6 сентября, когда моих зарезанных детей привезли из леса, бабка Аксинья (Ксения) встретила меня на улице и с усмешкой сказала: «Татьяна, мы наделали тебе мяса, а ты теперь его ешь!»

Можно ли предположить, что эти «люди» были озабочены честью семьи, пострадавшей в результате суда или тяжело переживали потерю любимого сына – отца Павлика? Можно ли поверить в наличие у них подобных стремлений? Нет! Все дело в том, что Трофима Сергеевича Морозова оторвали от властной кормушки, лишили права грабить односельчан. Что же это за уроды, его «бабушка и дедушка», спросите вы? А это те самые «труженики-хлеборобы».

Почему мы говорим о деле Павлика Мороза так подробно? Да потому, что его убийцы отражают самую сущность врагов народа вообще. Когда от властной кормушки стали отрывать комкоров, наркомов и секретарей обкомов, они и их многочисленные кумовья были готовы действовать не менее жестоко. Разница лишь в том, что в руках бюрократии была власть не над захваченными врасплох мальчишками, а над сотнями тысяч советских людей, вверенных их попечению и заботе.

Я сознательно пишу о Павлике Морозове, не боясь «подставиться» – стоит ли переживать о том, что скажут лица, «сформировавшиеся в кругу творческой интеллигенции» и поливающие грязью страну, их вскормившую, и народ, грудью заслонивший их от газовых камер?

Отдавая дань справедливости, надо сказать, что применение термина «репрессия» к процессу раскулачивания является вполне обоснованным, ибо принудительные меры принимались зачастую не в индивидуальном порядке, не в зависимости от персональных нарушений закона конкретным гражданином, а по общему, заранее определенному признаку – кулаки. Было это оправданно? Судите сами.

Безусловно, важнейшим является вопрос о том, что же собственно происходило с раскулаченными крестьянами? Здесь, к сожалению, в общественном сознании утвердилась картина, весьма далекая от правды. Немалую долю путаницы внесла в этот вопрос литература, причем не только откровенно состряпанная по заказу иностранных разведок, но и вполне «наша», отечественная. В качестве примера можно привести творчество безусловно талантливого писателя Бориса Васильева. Начав литературную деятельность с повести «А зори здесь тихие», писатель, вероятно, сообразил, что наверняка пронять советского читателя можно, лишь как следует его «закошмарив». Из-под пера Васильева одна за другой пошли страшилки – «Не стреляйте в белых лебедей», «Неопалимая купина» и, наконец, «Вам привет от бабы Леры». Последнюю повесть, как раз посвященную раскулачиванию, просто невозможно читать. Ни одно литературное произведение в мире не изображает такой мрази, какой Васильев представил советскую власть. Чему учит эта повесть? Ненавидеть коммунистов? Да нет, если бы! Она учит ненавидеть Россию.

В то же время представлять коллективизацию и раскулачивание египетской казнью евреев просто несправедливо. Мой прадед Василий Игнатьевич Ошлаков также был раскулачен и даже более того – обвинен в контрреволюционной деятельности, после чего сгинул в тюрьме. После осуждения прадеда вся его многочисленная семья была выслана в административном порядке и превратилась в спецпереселенцев. Разумеется, по-человечески мне горько от того, что прадед, прошедший бойню под Ляояном и Мукденом, искалеченный во время Первой мировой войны, погиб в дни мира в 1931 году. Впрочем, его сын – мой дед, прожив без малого до ста лет, и при советской власти создал крепкое хозяйство, был богатым человеком, а его сыновья – мой отец и два его брата получили высшее образование и добились крупных успехов в карьере. О чем это говорит? Это однозначно свидетельствует только об одном – ни о какой мести крестьянам, ни о каком бичевании крестьян речи не шло; кто хотел включаться в жизнь обновленной России, тот включался.