Оба они любили Юджина. Его общество много им давало – он всегда был готов помочь товарищу, всегда полон жизнерадостности и оптимизма.

– Об этом не может быть и речи. Но разве я не вправе жениться?

– Я голосую против, клянусь Богом! – патетически воскликнул Смайт. – Не даю моего согласия. Питер, неужели мы это потерпим?

– Разумеется, нет, – ответил Мак-Хью. – Если он попробует выкинуть такой номер, мы вызовем полицию. Я подам на него в суд. А кто она, Юджин?

– Держу пари, что знаю, – вмешался Смайт. – Что-то он уж слишком часто бегает на Двадцать шестую улицу.

Джозеф Смайт имел в виду Мириэм Финч, с которой Юджин познакомил своих сожителей.

– Вздор! – сказал Мак-Хью, внимательно посмотрев на Юджина.

– Нет, друзья, не вздор: расстаться должно нам!

– Ты что же, не шутишь, Витла? – сказал Джозеф уже серьезным тоном.

– Не шучу, Джо, – спокойно ответил Юджин.

Он стоял у мольберта и изучал перспективу своего шестнадцатого нью-йоркского этюда, на котором были изображены три паровоза в ряд, въезжающие в железнодорожный парк. Дым, туманный воздух, грязные подпрыгивающие товарные вагоны – красные, зеленые, синие, желтые – в этом была красота, сила и красота неприкрашенной действительности.

– И скоро? – так же серьезно спросил Мак-Хью, испытывая легкий прилив грусти, которая овладевает нами, когда что-то приятное близится к концу.

– Вероятно, в октябре, – ответил Юджин.

– Печально, черт возьми! – сказал Смайт.

Он отложил кисть и медленно отошел к окну. Мак-Хью, менее склонный к проявлению своих чувств, продолжал задумчиво работать.

– Когда ты принял такое решение, Витла? – спросил он немного погодя.

– Видишь ли, Питер, это давнишняя история. В сущности, я бы раньше женился, если б средства позволяли. У меня есть обязательства перед вами, а то я не стал бы обрушивать на вас эту новость. Я буду платить свою долю за студию, пока вы не подыщете кого-нибудь другого.

– К черту студию, – сказал Смайт. – Мы не хотим никого другого. Что ты скажешь, Питер? Жили же мы раньше вдвоем.

Смайт молча потирал свой квадратный подбородок, посматривая на приятеля с таким видом, точно они очутились перед катастрофой.

– Пустяки, – сказал он, – ты прекрасно знаешь, что нас не интересует твоя доля за студию. Но, может быть, ты все-таки скажешь, на ком женишься? Мы ее знаем?

– Нет, не знаете, – ответил Юджин. – Она из Висконсина. Та, от которой я получаю письма. Ее зовут Анджела Блю.

– В таком случае за здоровье Анджелы Блю! – воскликнул Смайт, к которому вернулось обычное веселое настроение, и, схватив кисть, он, словно чашу, поднял ее вверх. – За здоровье миссис Витлы, и пусть, как говорят в Нова-Скотии, ее парус пройдет невредимым через все бури, а ее якорь выдержит любой шторм.

– Ура! – подхватил Мак-Хью, заражаясь настроением приятеля. – Присоединяюсь! Когда же свадьба?

– Собственно говоря, день еще не назначен. Приблизительно в первых числах ноября. Только я просил бы вас никому об этом не говорить. Хотелось бы избежать лишних расспросов.

– Никому не скажем, хотя, надо признаться, нелегко нам слышать это, старый ты морж! Почему, черт возьми, ты не дал нам времени подготовиться к этой мысли, скотина ты этакая? – И Смайт укоризненно ткнул его в бок.

– Поверьте, я огорчен не меньше вашего, – сказал Юджин. – Мне грустно уходить из нашей студии, право, грустно. Но мы не будем терять друг друга из виду. Я ведь остаюсь в Нью-Йорке.

– Где же ты намерен поселиться? В самом городе? – спросил Мак-Хью, все еще хмурясь.

– Разумеется. Тут неподалеку, на Вашингтон-сквер. Помните студию Дикстера, про которую рассказывал Вивер, ту самую, на третьем этаже, на Шестьдесят первой улице? Вот это она и есть.