В то субботнее утро Леонардо присутствовал на подобной кровавой оргии, стоя в стороне от бушевавшей толпы убийц. Весь оставшийся день после увиденного он провел в раздумьях и полном одиночестве, поднявшись на склоны горы Монте Альбано. А на следующий день местный приходской священник после воскресной службы в разговоре с бабушкой заметил:

– Любезная синьора Лючия. Хотел бы ненадолго отвлечь Ваше внимание и поговорить об отроке Леонардо, внуке Вашем. Я заметил, что он отличается редкостным состраданием, тогда как другие дети, подобные безжалостным разбойникам, смеются, наблюдая это варварство. Черты его лица искажаются от сильной душевной боли, словно бы инструмент, которым закалывают свинью, проникает в его сердце. Позвольте мне выразить уверенность, синьора Лючия, что если его определить к духовному званию, то он мог бы стать хорошим проповедником, чтобы управлять прихожанами и называться их пастырем. Кроме того, язык его превосходно подвешен.

Лючия хорошо запомнила слова священника. И вечером, когда все домочадцы традиционно собрались за столом, включая отца, она, накормив семью обильным воскресным ужином, поведала об этом разговоре мужу и сыну Пьеро, чем дала пищу для их рассуждений о будущем мальчика.

Между тем, встреча с Мамой не выходила из головы юного Леонардо. И поздно вечером, когда все в доме уснули, он зажег свечу и сел на стул за бюро деда Антонио. Он левой рукой взял толстое гусиное перо, недавно очиненное дедом с помощью перочинного ножа и окунул его в чернильницу. Пористая внутренность стержня впитала чернила и упругое перо – справа налево – заскрипело по шероховатой бумаге.

Это было письмо, полное наивных, но таких искренних, вопросов и душевного отчаяния. Письмо, адресованное… Богу:

«Господи,

Я еще маленький и грехов у меня пока нет, но они, кажется, потихоньку собираются. Вот ведь и дедушка Антонио говорит, что меня так и тянет вытворять что-то плохое. Это Ты меня испытываешь? А может мы, люди – это твои игрушки?

А бабушка Лючия рассказывала мне, что Ты самый главный на Земле, хоть и живешь на небе. И Тебя надо любить и почитать. Я Тебя, конечно, люблю, но маму я люблю больше. Ты сможешь простить меня за это?

Ты все знаешь, скажи, помирятся ли мои родители?

Господи, я Тебе благодарен за все, что Ты мне раньше делал. Но помоги мне сейчас. Моя мама так страдает на Земле, неужели в Твоем аду бывает еще хуже? Я жду ее все время. За что Ты наказываешь добрых людей? На это есть твоя воля? Разве счастье положено не всем людям? Сделай так, чтобы на Земле никто никогда не плакал.

Я Тебя очень прошу, помоги мне. Это самая большая просьба. Обещаю, что больше я Тебя беспокоить никогда не буду. Даже если случится умирать.»

Он подул на бумагу, чтобы обсушить чернила. Затем аккуратно сложил лист и, уже на следующее утро, отнес его на луг и положил в гнездо, надеясь, что добрые, милые птицы, которые летают так высоко, вскоре унесут его к Богу.

ГЛАВА 5

Знатное семейство, не имея других наследников, серьезно задумалось о будущем 7-ми летнего Леонардо, которого, несмотря на то, что он был незаконнорожденным, они приняли полноправным членом в свою семью. Поскольку отцу часто приходилось уезжать по службе во Фьоренцу, то образованием внука занялся сам сэр Антонио. Но это было безуспешное занятие – Леонардо было неинтересно слушать уроки деда. Тогда, в поисках альтернативы, он отвез его в школу при церкви Св. Петрониллы, недалеко от Винчи, где он должен был обучаться церковному писанию, счету и латинской грамоте, несмотря на то, что считать и писать мальчика обучал дядюшка Франческо. К церковному писанию и латинскому языку он не проявлял никакого интереса. Сэр Антонио был в бешенстве, поскольку знание латыни в то время было необходимостью: