Прошел луговые места, подошел к большому лесу. Слышу:

– Стой! Кто идет?

Говорю:

– Свои.

Захожу к ним в кусты. Там комполка и еще человек десять. Комполка спросил:

– Где был?

Рассказывал, где был и что там немцев нет. Не поверили. Командир послал помощника начальника штаба проверить. Пошли, проверили – никого нет. Тогда пошли звать всех.

Немцы наступали двумя направлениями на нас. Атаковали передний край, командный пункт полка и продвинулись на полтора-два километра. Ночевать в лесу не стали и на обратном пути в свои укрепления утащили всех раненых и почти всех убитых с нашей обороны.

Утром отправили Казакова к моей позиции проверить, сколько там убитых немцев. Издалека Казаков насчитал восемь человек, а ближе, к переднему краю, видимо, не пошел.

Посчитали, что я нахвастался, и даже не поблагодарили за то, что я не оставил позиции.

Куда-то девались при атаке немцев комроты Останин, политрук Зырянов, лейтенант Король и начсвязи, а также и другие бойцы…

Командиром роты стал коммунист Маликов.

Были разные пополнения, в том числе казахи, узбеки и другие национальности Средней Азии, не привыкшие к морозу. Пожилые, видимо, верующие… Если одного убьют, они соберутся вокруг него, а следующей миной или снарядом убивает их. Одного раненого ведут в санчасть несколько человек. Передний край пустеет. Были и моложе пополнения, и лучше обученные.

Особенно запомнились три молодежных батальона, среднего возраста – лет двадцати, в белых халатах. Как пришли, сразу пошли в наступление, и через полтора часа из них почти никого не осталось.

Пополнения приходили, и мы все вели наступления, а немец нас как траву косил.

Перед позициями немцев все было избито снарядами, устлано трупами и даже кучи трупов были, так как раненые тянулись, наваливались на трупы и тоже умирали или замерзали. У нас ячеек или траншей никаких не было. Ложились в воронки и за трупы, они служили защитой от огня противника.

Опять было организовано наступление несколькими стрелковыми полками. Наш полк наступал с левой стороны шоссейки, идущей от Селищенских казарм. Ценой огромных потерь полка была занята водокачка, отбит один дом на улице.

Бойцы находились в яме подполья дома. Комполка Красуляк, комиссар Ковзун, я и телефонист Поспеловский – в траншейке возле дома. Справа от нас в стороне Чудова из укрепленных домов вели по нам сильный пулеметный огонь.

Комполка позвонил комадующему артиллерией Давберу и сказал ему:

– Видишь, от тебя, правее водокачки дома?

Он сказал:

– Вижу хорошо.

Которые через поля, конечно, были хорошо видны.

– Дай по ним огонька.

И он дал выстрелы, но не по домам, а по нашей позиции. Один осколок чуть не поразил нас троих, стоявших рядом в траншее. Нельзя было высунуться, так как из всех укрепленных домов открывали шквальный огонь. Подавить его было нечем, кроме винтовки. Когда стемнело, комполка сказал:

– Никонов, отвечай за оборону, я отдохну немного.

Я хотел перезарядить карабин, а затвор отказал. Подошел к куче винтовок, оставшихся от раненых. Подобрал одну винтовку и хотел спуститься в дом. В это время немцы стреляли трассирующими зажигательными пулями по дому, и он загорелся. Бойцы человек семь выскочили из дома и – бежать.

Сказал об этом комполка. Он поднялся и крикнул: «Стой!», а они бегут. Стал стрелять по ним, двое повалились. Я сказал ему:

– Хоть всех убей, теперь бесполезно.

Он бросил стрелять. Дом разгорался вовсю.

– Прикройте нас с комиссаром, – сказал комполка. – Мы отойдем.

Пока они отходили, а мы прикрывали, отстреливались, дом так разгорелся, что и в траншейке стало жарко. Все осветилось кругом. Нам отход был уже невозможен – рядом укрепленные точки, при таком свете они нас сразу срежут. Я сказал Поспеловскому: